Три поста: в начале, в конце моста и на берегу, на мысочке, с которого видно оба береговых устоя - следить, чтобы диверсанты чего доброго не взорвали мост по дороге на Ленинград. Группа, в которой был я, заняла место в окопчике на мыске.
Высоко в темно-синем небе с "не нашим" звуком, уже распознаваемым тренированным ухом, прошли бомбардировщики. Взметнулись прожектора, над городом повисли осветительные бомбы, послышались глухие разрывы фугасок. Над городом шел бой, небо было иссечено прожекторами, пунктирами трассирующих пуль, разрывами зенитных снарядов, отсветами занявшихся пожаров.
Ближе к рассвету, вглядываясь в небо над городом в дымных клубах, стелющихся по ветру, мы снова услышали "не наш" звук в небе - отбомбившись, самолеты уходили на запад. Рассвет высветил их. Из Тушина запоздало защелкали зенитки.
Один меткий выстрел достиг цели! Ура! Самолет задымился, пошел куда-то вбок. Мальчишки, наблюдавшие больше за небом, чем за мостом, ликуя повыскакивали из окопчика. Из самолета чтото посыпалось. Парашютисты! Четверо! Все внимание переключилось на них. Куда приземлятся? Перехватить! Не дать уйти!
Так хотелось непременно совершить подвиг, взять летчиков в плен. А приземлялись летчики на ту сторону канала: бежать вокруг заливчика на мост, по длинному его хребту - не успеть, уйдут! Ищи потом ветра в поле.
И мы, трое ребят, решительно кинулись к воде, вплавь, через канал, оставив одного, который не умел плавать, в окопчике быть на посту и стеречь противогазы и одежду.
Карабины над водой в руках, близка уже середина канала. Немцы успели приземлиться на противоположный пологий береговой склон и, увидев, что к ним плывут люди с карабинами, начали стрелять по нам, плывущим, из автомата.
Откуда-то сбоку к парашютистам бежали люди - все, что успел я заметить, когда плыл на боку, когда почувствовал под водой острый толчок в бедро. С испуга разжалась рука с карабином, и он булькнул в темную воду.
Толпа уже подбегала к парашютистам. Я крикнул плывущим рядом ребятам, что ранен, и повернул назад, так было ближе к берегу. На другом берегу толпа уже разоружала немцев, которые больше почему-то не стреляли.
Доплыв до берега, обнаружил, что пуля под водой попала в бедро и уперлась в кость, кончик пули торчал снаружи. Крови было немного, вымыла вода. Что оставалось делать, морщась выковырял пулю из раны и сорвал листок росшего рядом подорожника.
Остававшийся в окопе парень, видевший все происходившее, с ужасом наблюдал за моими действиями. Прихрамывая, побрел домой, кое-как одевшись. Дома сказал, что в лесу напоролся на сук. Мама промыла рану, перевязала, правда, удивилась, как это брюки не пострадали.
Не давало покоя утопленное оружие. Пошел в штабной вагон - доложить о случившемся, повиниться в утере карабина. Мне и в голову не пришло, что это - первое боевое ранение. А сколько их будет впереди? За карабином несколько дней ныряли, но так и не нашли. За утерю оружия из батальона отчислили, но, учитывая ранение, к ответственности не привлекли.
После войны меня - фронтовика, капитана со многими боевыми наградами, разыскали через школу, пригласили в военкомат. Там меня ждала медаль "За оборону Москвы", медаль того самого меня - выпускника школы, смешного тощего мальчика с очками-колесиками на самоуверенно вздернутом носу." - из воспоминаний полковника в отставке И.А. Бескина.
Бойцы Краснопресненского истребительного батальона УКНВД по г. Москве и Московской области из числа студентов Московского геолого-разведочного института.
Journal information