Французских головорезов в феврале 1945 направили в Польшу противостоять наступлению Красной Армии. Однако во время разгрузки ее в Померании она была атакована частями 1 Белорусского Фронта. В боях в районе Коэрлин дивизия потеряла более половины личного состава и была выведена для перегруппировки на Запад.
Созданный из остатков дивизии штурмовой батальон "Шарлемань" стал последним регулярным немецким формированием, вошедшим в Берлин накануне штурма.
Четыре бойца батальона были удостоены рыцарского железного креста 29 апреля на одной из последних церемоний награждения в рейхе, который уже перестал существовать.
Утром 26 апреля французы, поддержанные танками "Тигр" и 11-м полком СС "Hermann von Salza", приняли участие в контратаке в юго-восточной части Берлина близ Sonnen Allee. Контратакующие попали в засаду, в которой советские солдаты использовали трофейный танк "Пантера". В это первый день боев полк потерял половину личного состава.
27 апреля остатки дивизии Nordland, в которую были переданы французы, были оттеснены в район правительственных зданий (сектор обороны Z). По иронии судьбы французы оказались в числе последних защитников бункера Гитлера...
Всего после последних боев в живых осталось около 30 французов. Некоторым из них удалось ускользнуть из поверженного Берлина и вернуться во Францию, где они оказались в лагерях для военнопленных, контролируемых союзниками.
Гауптштурмфюрер Анри Жозеф Фене (Henry Joseph Fenet, 1919-2002), один из последних в истории ВМВ кавалеров Железного Креста, полученного 29 апреля 1945 года, был приговорен к 22 годам лишения свободы. Но В 1949 году Анри Фене был досрочно освобожден за примерное поведение.
Анри Фене вообще приобрел известность как апологет нацизма. Вот что он сказал в одном из своих последних телевизионных интервью:
"Если бы война закончилась по-другому, если бы победа была за нами... Вы думаете, я стал бы жалеть об этом? Нет ничего, в чем бы я чувствовал себя виноватым. Никому из нас не о чем сожалеть - ни на персональном, ни на коллективном уровне.
Мы чего-то стоили, но если кто-то и думает, что это не так... Для меня имеет значение только мнение тех, кто разделил все это со мной, кто может сказать: "Это были отличные ребята, и я восхишаюсь ими".
В этом городе (Берлине) горели дома, стены, все рушилось, все было в дыму и пыли, иногда просто нечем было дышать, и мы не знали, на каком свете находимся.
В минуты затиший мы слышали крики женщин - это было ужасно... Мы погрузились в бездну, не оставалось никакой надежды, жизнь потеряла цену, но мы не думали о своих жизнях.
Мы совершенно не думали о смерти. Абсолютно. Мы думали только о битве, о том, как продолать эту битву. Мы жили, чтобы сражаться, чтобы быть верным до конца Фюреру. Теперь я сожалею только об одном: жалко, что я не начал все это раньше..."
Анри Фене.
Рассказывает Анри Фене:
"Нас было всего 3000 человек: немцы из "Лейбштандарта" из казарм в Лихтерфельде, отбившиеся от своих частей бойцы дивизий СС, пробравшиеся к нам, 300 человек из штабов войск СС, финны, датчане, шведы и норвежцы из 11-й моторизованной дивизии "Нордланд", солдаты танкового полка "Герман фон Зальца" и 503 тяжелый танковый батальон СС III танкового корпуса СС (восемь-десять "королевских тигров" под командованием оберштурмбаннфюрера Кауша), 300 французов из батальона "Шарлемань", латвийцы, испанцы и венгры. Здесь на последнюю встречу собралась вся Европа.
Не было ни дня, ни ночи - мы едва могли разглядеть небо. Была лишь тяжелая пелена тумана, в которой мерцали грозные отблески огня. Мы слышали гул обстрелов, треск пожаров, а по ночам, совсем близко, крики и плач женщин.
От этого мороз пробирал по коже, заставляя нас вздрагивать сильнее, чем взрывы и пожары. По свидетельству бывшего бургомистра от социал-демократов Эрнста Ройтера, опьяненные успехом солдаты Красной Армии изнасиловали 90 тысяч женщин.
Сражаясь за каждый разрушенный дом, мы встретили 1 мая в подвалах комплекса зданий РСХА. Над нами все было разрушено. На несколько дней в мое распоряжение было отдано около 100 полицейских чинов. Они сражались как простые солдаты.
Я, будучи гауптштурмфюрером, командовал всеми этими штурмбаннфюрерами, оберштурмбаннфюрерами и штандартенфюрерами. То, как они шли в атаку с винтовками в руках, было достойно восхищения.
Мы уже утратили надежду и страх, даже чувство времени. Мы ощущали общую радость, радость единения товарищей по оружию и чувство безграничного доверия друг к другу.
Награжденные были очень этим горды. Я никогда не забуду блеска их глаз, так искренне смотревших на меня, и тепла их рукопожатий. Они мечтали об этом с самого начала: получить Железный крест.
За несколько дней до этого я занял позицию у окна с "панцерфаустом". Мои ребята оттащили меня со словами: "Дайте нам заслужить Железный крест!"
Вскоре нас взяли в плен под мостом у Потсдамского вокзала в Берлине, где мы скрывались в ожидании темноты, чтобы уйти в Потсдам. Там мы надеялись присоединиться к армии Венка.
Плен! Казалось, мир рухнул. Конвоиры обходились с нами без лишней жестокости, но повсюду царил экстаз победы, который таил угрозу для побежденных. Один из моих унтер-офицеров был убит пулей в затылок, прежде чем конвоиры успели этому помешать.
Нас загнали к поврежденным Бранденбургским воротам, где мы стояли и смотрели с тяжелым сердцем на парад победителей - сотни и сотни танков, украшенных красными флагами. Мы были раздавлены. Это была полная катастрофа. Мы были стерты, низвергнуты в пучину ничтожества и непроглядный мрак.
Я помню все этапы плена: внутренний дворик тюрьмы Моабит... здания из красного кирпича... первую ночь в качестве пленного… время, проведенное на земле, сидя спиной к дереву. Здесь я узнал о смерти Гитлера и Геббельса.
На следующий день меня перевели в Зименсштадт. Городок был покинут. Вся мебель была выброшена на улицу. Через несколько дней я прибыл в лагерь в Финов.
Когда русские переводили лагерь на восток, они решили не брать меня с собой, и я вернулся во Францию. "Вас постигнет кара, достойная предателей!" Такой плакат встретил меня на границе.
Присяжные, почти поголовно коммунисты, не держали на меня зла. Их вердикт: двадцать два года каторжных работ вместо смертной казни.
Через три с половиной года ворота тюрьмы распахнулись передо мной. В день моего освобождения собралась вся администрация тюрьмы, и мне предложили шампанское.
Городской священник приехал на своем маленьком "ситроене" и ждал меня у ворот. Все они были искренне рады видеть меня на свободе."
Гауптштурмфюрер СС Анри Фене (слева).
</p>
Journal information