"В ночь с 10 на 11 декабря прибыли в Чернигов. Этой же ночью нас ожидали баня и солдатское обмундирование. Пьянки кончились - ребята сразу стали серьезнее. По пути в военный городок с интересом читали городские вывески на украинской мове, например - "Перукарня". Думали, что это пекарня, а оказалось - парикмахерская. Нам предстояло пройти недолгий карантин в 236-м запасном стрелковом полку Киевского особого военного округа. Моя рота - 2-я пулеметная.
Зимой 1939/40 года СССР увеличил армию в 2,5 раза, в том числе за счет нас, окончивших среднюю школу. А тут еще и мобилизация в трех пограничных военных округах - Ленинградском, Белорусском и Киевском. Потребовалось накормить столько лишних молодых ртов!
Финская война еще была в начальной стадии и не успела повлиять на продовольственные возможности южных военных округов - Киевского, Харьковского и Одесского, - но скоро положение изменилось. И еще до того, как оно изменилось, уже через месяц, уходя из столовой, мы стали набивать карманы хлебом на день про запас, и им больше никто не кидался: постепенно мы втянулись в режим.
Бессарабия 1940 г.
Что мы тогда носили? Письмо от 13 декабря характеризует наше обмундирование: "На каждом шагу дают себя знать мелочи, о которых не позаботилось начальство: разные ботинки (один длиннее), отсутствие шнурков (ищи, где хочешь), ужасные шинели".
На голове напоминала о легендарном прошлом Красной армии буденовка времен Гражданской войны. В моем альбоме хранится черниговское фото, где я снят в первые дни армейской службы. Носили шинель и все остальное, что положено, в том числе ботинки и совершенно новый для нас элемент - чудо-обмотки двухметровой длины.
Вскоре многие из нас предпочли обмоткам краги, и я в том числе - мне они пришлись по нраву: быстро надеваются, ногу облегают свободно, а ремешки сами не расстегиваются.
Наше снаряжение, с которым расставались только ночью, если спали в казарме, состояло из заплечного ранца на ремнях, противогаза, саперной лопатки, фляги и двух подсумков для патронов. К этому вскоре добавились плащ-палатка и каска с подшлемником. Оружие - не в счет.
Бессарабия 1940 г.
В первой шеренге взвода шли четыре командира отделения - немолодые командиры запаса, недавно мобилизованные. Их личное оружие - пистолеты ТТ. Во второй шеренге шагали четыре первых номера пулеметных расчетов взвода, и в их числе Гена Травников. Каждый нес на плече кожух пулемета весом 16 килограмм. Личное оружие - те же пистолеты ТТ.
В третьей шеренге взвода - вторые номера пулеметных расчетов: Митя Колобов, Сережа Никитин, Саша Скворцов и я. Каждый из нас нес самую тяжелую часть пулемета - станок весом 32 килограмма - и личное оружие - пистолет ТТ.
Станок пулемета самому не поднять, не надеть и не снять. Одевали и снимали станок специально выделенные бойцы отделения. Они заводили нам станок через голову так, чтобы рукоять оказывалась на груди, а катки и станина - сзади: они ложились на ранец.
Мы, вторые номера, имели преимущество перед остальными бойцами взвода: наши руки всегда были свободны, и мы в любой момент могли скрутить себе цигарку, что не удавалось сделать на марше другим, поскольку они несли винтовки и коробки с пулеметными лентами.
Бессарабия 1940 г.
К концу декабря стало известно от поступающих с фронта раненых, что наше командование не оценило противника, которого шапками не закидать; забыло о том, что в летнем обмундировании воевать зимой в Финляндии нельзя; понадеялось на то, что финские рабочие и крестьяне не захотят защищать свое буржуазное правительство и только мечтают с января 1918-года о том, чтобы мы помогли установить у них советскую власть.
Неожиданно стало известно, что весь состав полка передается другой, но уже регулярной части, а на наше место придут новенькие. Утром 30 января 1940 года мы выехали двумя эшелонами к новому месту службы. Пункт назначения - город Ромны Сумской области. Новая часть - 147-я стрелковая дивизия, 640-й стрелковый полк, 1-я пулеметная рота.
В Ромнах у нас был такой распорядок дня, что Чернигов с карантином в запасном полку показался раем. Здесь нас принялись ускоренным темпом готовить к отправке на фронт.
Буденновский шлем был заменен на стальную каску с серым, вязаным, довольно плотным, с вырезом для глаз и рта подшлемником, который согревал на морозе голову под каской и заправлялся под шинель, заменяя ворот свитера или кашне в домашних условиях. Нам выдали кирзовые сапоги взамен ботинок и краг, но у меня размер обуви 43,5, и я, не сумев подобрать сапоги, остался в крагах.
Бессарабия 1940 г.
Ежедневно стали уходить на фронт эшелоны 147-й стрелковой дивизии. Наш эшелон был одним из последних. Он стоял на запасных путях, поджидая нас. Уже уехали многие из тех, с кем мы прибыли в Чернигов из Ленинграда. Мы на ходу прощались с ними. Однажды, после учебной погрузки в эшелон, команды на выгрузку не последовало. Это могло означать только одно: сегодня в ночь отправляемся.
Шли первые дни марта 1940 года, война подходила к концу, и внезапно последовала команда: "Разгрузить эшелон!" Отправка приостанавливалась: мы фронту уже были не нужны. Все приуныли. Теплое белье пришлось сдать на склад, за съеденный "НЗ" никому не попало: весь полк с аппетитом отвел душу.
А раненые с севера продолжали поступать. Пришел очередной эшелон, и прямо на станции произошел прискорбный случай: к одному лейтенанту из города приехала жена, вся накрашенная, модная, увидела, что он лежит без ног, и отказалась от него: "Ты мне такой не нужен!" Лейтенант схватился за пистолет, а его нет - еле удержали.
Хрущев в Кишеневе 1940 г.
Эшелон спешил на запад. Все понимали, что не сегодня-завтра нас ожидает «работа» именно там. Хорошо, что командование наконец определилось с нами, а то целую зиму только и стращало то Финляндией, то Румынией, то черноморскими проливами.
"Даешь Бессарабию! Вон нас сколько!" С рассветом выступили. Пулеметы пришлось нести на себе, так как повозки до предела были забиты боеприпасами и продовольствием. Везли черные сухари, пшенный и гороховый концентраты, воблу, сахар, махорку и другие так необходимые на войне грузы.
Мы направлялись отвоевывать Бессарабию - ни больше ни меньше! Никто этого и не скрывал. За зиму столько разговоров было о Бессарабии - мы ее во сне видели.
Начались тактические занятия по отработке наступления - в армии даром есть хлеб не положено. Наступили трудные дни: часами мы двигались бегом и ползком с пулеметами то в гору, то с горы; гимнастерки были насквозь мокрые от пота, который буквально хлестал из-под касок, заливая лицо; ночью гимнастерки высыхали и становились белыми от выступившей соли, а потом - лопались.
Румыны 1940 г.
Не все сумели выдержать это испытание. В один из больших привалов два представителя солнечной Грузии, исчерпав моральные и физические силы, дружно застрелились из своих пистолетов ТТ. То ли у них действительно иссякли силы, то ли от мысли, что через неделю-другую - в бой, сейчас судить трудно, но этот прискорбный факт имел место в соседнем батальоне, и с ним долго разбирались.
Мы, северяне, выдержали и жару, и перегрузку, а они - нет. Никто из нас их не осуждал, но и не жалел. Трудные, порой невыносимые, условия армейской службы в пехотных частях того времени, с которыми пришлось столкнуться, приучили нас негативно относиться к проявлениям человеческой слабости типа "я больше не могу", "я устал", "у меня нет сил" и тому подобным.
Хрущев и Мехлис в Кишиневе 1940 г.
Наш 640-й стрелковый полк занял боевые позиции на самом берегу Днестра в районе большого пограничного села Ташлык. До Кишинева - 45 километров. Поскольку мы не пограничники, то и "охранять" границу стали по-своему.
В село входили ночью. Оно выглядело вымершим: жителей не видно. Мы крались вдоль известковых заборов, стараясь, чтобы нас не засветила луна. Временами нас обстреливали стой стороны. Вдоль берега Днестра мы вырыли окопы в несколько рядов.
В них все светлое время дня отсыпались, наблюдали за действиями румынских пограничников и набивали впрок пулеметные ленты патронами. Румыны тоже готовились. Они таскали на волах пушки и нахально устанавливали их на прямую наводку. Все происходило на наших глазах, так как Днестр здесь неширокий, кусты и деревья растут редко, не образовывая густых зарослей.
Ночные часы были для нас наиболее тяжелыми. Ночь напролет мы носили на руках металлические понтоны для будущих переправ: по ним устремятся через Днестр войска первого эшелона, то есть - мы.
Понтоны доставлялись на границу автотранспортом, а мы волокли их к урезу воды и укладывали так, чтобы переправу навели в срок, отведенный нормативами. Ночью разговаривать и курить в первые дни стояния на границе категорически воспрещалось, дабы излишне не нервировать румынскую сторону.
Жуков в Кишиневе 1940 г.
Дивизионная газета "За Родину" выходила с четким, недвусмысленным заголовком: "За советскую Родину, за Сталина, за советскую Бессарабию - вперед в наступление!" Бойцы и командиры писали в газету, что "не пожалеют ни сил, ни жизни для выполнения ЛЮБОГО приказа Родины!"
Ротный "Боевой листок", который я выпускал с самой зимы, конечно же не уступал дивизионной газете и призывал к тому же. Но о вероятном ударе на Плоешти не было даже и слухов, а солдаты, как известно, всегда знали обо всем. Точнее - могли знать раньше, но с приездом Жукова любая утечка информации каралась самым строгим образом.
В нашей пулеметной роте был сформирован четвертый взвод и оснащен зенитными установками на базе крупнокалиберных пулеметов калибра 12,7 мм. Мы сами смонтировали их на треногах, не задумываясь над вопросом: "А была ли у румын авиация?"
Второй взвод, в котором я служил, получил боевую задачу: на бронетанков-амфибий, давно стоявших в кустах за нашими спинами, форсировать Днестр.
Танки должны были уйти вперед, а мы - занять оборону на румынском берегу и вести пулеметный огонь по противнику до тех пор, пока не наведут понтонную переправу и по ней не ринется вперед первый эшелон наступающих войск. Первый и третий взводы должны были прикрывать нас огнем елевого берега, а четвертый взвод - следить за "воздухом".
Разоружение румын 1940 г.
В последнюю мирную ночь никто на границе не спал. На берегу Днестра пылали костры. С конспирацией давно покончено; сверкали в ночи штыки и каски; бойцы молча стояли вокруг костров и ждали рассвета, а с ним и команды "Вперед!".Каждый думал о своем и мысленно прощался с домом, сродными и любимыми. Мы понимали, насколько все серьезно, что нас ожидает настоящий бой, а не учебный, как было до этого.
Утром обстановка прояснилась: Румыния капитулировала. Небо покрылось краснозвездными самолетами. Враз грянули солдатские песни над Днестром. Споро навели понтонные переправы, и по ним пошли танки, а за ними - пехота. Мы снова будем жить!
Население Бессарабии встречало войска цветами, песнями и танцами, как настоящих освободителей. Кто думал иначе - заранее сбежали в Румынию. Осталась беднота, тяготевшая к Советской России и не боявшаяся советской власти.
Мы же так и остались в своих окопах наблюдателями всеобщего праздника. Помню, как не понравились командиру полка речи бойцов: "В бой нас первыми посылали, а в Бессарабию с песнями другие пошли?"
Но приказ - есть приказ. В мирной Бессарабии столько войск не требовалось, и всех повернули назад. Наша 147-я стрелковая дивизия осталась дежурной частью на старой границе."
Бессарабия встречает РККА.
Journal information