Ни дня не прослужив в полиции, генерал Джунковский сразу же возглавил Корпус жандармов.
Осенью 1915-го бывший главный жандарм империи оказался - по собственной инициативе - в действующей армии, где командовал сперва дивизией, а затем 3-м Сибирским корпусом.
Вплоть до 1917 года он вёл дневник: Западный фронт, окопная жизнь, конец монархии и Февральская революция, развал армии и Октябрьский переворот.(Революция) Рассказывает генерал Джунковский и о встречах со многими известными деятелями эпохи - от Деникина до Керенского.
Из дневника 1915 года.
Взятие государем верховного командования на себя было, как мне казалось и тогда, большой ошибкой, и потому лично меня это известие сильно огорчило и встревожило. Не было никакого сомнения, что этот шаг был сделан под влиянием императрицы, которая не выносила великого князя, популярность которого среди войск, несмотря даже на неудачи, росла с каждым днём.
Она не понимала, что престиж Верховного главнокомандующего отзывается и на престиже государя, подымая его. Она же боялась обратного, а так как вокруг неё была целая клика лакеев в роде Воейкова, которая старалась потакать ей в её недоброжелательных суждениях по адресу великого князя, доходивших чуть ли не до обвинения его в стремлении к свержению государя с престола, то, конечно, она напрягла все усилия, чтобы настоять на удалении великого князя.
Она не понимала, что этим она не помогает государю, а роет ему яму, что когда внутри страны неспокойно, когда Совет Министров расшатан, когда брожение, недовольство проявляется то тут то там, то государю нельзя покидать столицу, а надо показываться больше народу, входить в общение с ним и своей простотой в обращении, своим обаянием, которое, несомненно, было, парализовать то неблагоприятное течение, которое распространялось среди масс, под влиянием неудач на фронте и подпольной работы революционных групп.
Когда я, через некоторое время, очутился на фронте и столкнулся с жизнью на передовых позициях, то не мог не констатировать с грустью, что верховное командование государем вносило и в боевое дело скорее больше вреда, чем пользы. Но об этом я буду говорить в своё время.
В это время, по некоторым данным, я узнал причину моего увольнения. Оказалось, что воспрещение Распутину являться к государю произвело большую тревогу среди всех пользовавшихся милостями этого изувера и окружавших его.
Были мобилизованы все силы для выхода из этого положения; что и как всё это было осуществлено, я не знаю, но в конце июля месяца моя всеподданнейшая записка попала в руки императрицы.
Об этом я узнал от флигель-адъютанта Саблина, пользовавшегося большим доверием императрицы, как исполнявший разные поручения императрицы и Вырубовой к Распутину.
Встретившись со мной, он спросил: "Вы ведь подавали государю записку о Распутине?" "Нет", - ответил я. "От меня Вы можете не скрывать, записка у меня, мне её передала императрица, и вот я и хочу просить помочь мне в этом деле. Я прочёл вашу записку, и мне хочется открыть глаза её величества на этого человека.
Вам императрица не верит, а мне она безусловно поверит. Мне поручено расследовать достоверность всех фактов, изложенных в вашей записке, Вы можете оказать большую услугу, назвав мне тех свидетелей, которые бы могли мне всё это подтвердить".
Я, по наивности, принял всё это за чистую монету и сообщил ему имена всех тех, кому желательно, чтобы он обратился. Оказалось, что расследование он повёл совсем с другого конца и составил доклад, отрицавший представленные мною факты.
Он допросил, правда, и Адрианова, бывшего градоначальника, но тот, будучи уволен по моей инициативе, успел уже за это время приблизиться к Распутину, очевидно, мечтая при нём всплыть опять и избегнуть угрожавшее ему предание суду за попустительство при московских беспорядках.
Адрианов в угоду Распутину и показал, что сообщённое мною о происшествии у "Яра" ему неизвестно. Конечно, такое показание Адрианова явилось лучшим оружием против меня.
Я убеждён, что государь, увольняя меня, ни минуты не сомневался в моей правоте, и, будучи чуток, в душе своей верно оценивал произведённое расследование, но против императрицы, конечно, стоять не мог.
Просто солдат, унтер, пока министр рассуждал.:)
Journal information