До сих пор храню ответ из Первореченского военного комиссариата города Владивостока от 11 сентября 1941 года: "На Ваше заявление сообщаем, - писал младший политрук Огрохин, - что ввиду Вашего несовершеннолетия на действительную военную службу Вас призвать не сможем.
Гордимся тем, что Вы усиленно готовитесь к военной службе, и желаем Вам успехов в овладении военными знаниями и физической закалкой".
Отказ отказом, однако мечту попасть в армию не оставлял. Вечерами после работы ходил заниматься в военкомат, изучал радиодело. В начале войны с Японией, когда школу снайперов расформировали, меня зачислили в пулемётный взвод. Но командир радиовзвода, узнав, что я радист, настоял, чтобы меня перевели в его подчинение. Так я стал связистом.
15 августа 1945 года. Уставшие, измученные жестоким боем, солдаты, не теряя времени, укрепляли только что отбитые у японцев траншеи. Рядом находился дот. Массивный железобетонный колпак оборудован двумя амбразурами.
В одной крупнокалиберный пулемёт, в другой пушка. На полу люк. Железная лестница ведёт в чистую подвальную комнату. Здесь и отсиживался гарнизон во время артобстрелов и налётов авиации.
Я вышел из захваченного у японцев дота. Стояла непривычная тишина. Ночь... Из долины тянуло пороховой гарью. Услышал стоны раненых, которых после боя ещё не подобрали санитары. "Надо постараться заснуть", - подумал я и спустился в траншею, где, прижавшись друг к другу, сидели бойцы на сырой земле. Некоторые попыхивали самокрутками.
Забайкальские казачки в форме армии Маньчжоу-Го. Стоят, слева направо: Тудвасев, Кожин, Анисимов Михаил, Каленых Иван. Сидят, слева направо: Гатилов Федор, Пешков Александр, Тюкавкин Тимофей. Гатилов и Пешков держат в руках по нагану для большей воинственности. Фото сделано в период 1932-1934 г.
Вдруг откуда-то с левого фланга несильный, но протяжный и задушевный голос начал выводить знакомый мотив:
Тёмная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звёзды мерцают.
Кто-то так проникновенно пел эту полюбившуюся фронтовикам ещё там, на Западном фронте, песню, что и мне невольно захотелось подхватить:
Тёмная ночь разделяет, любимая, нас,
И тревожная чёрная мгла пролегла между нами.
Наверное, каждый из бойцов в эту короткую минуту передышки вспомнил о доме, родных и близких, оставшихся там, за сопками, в далёких краях. В глубоком и проникновенном голосе сквозила невысказанная тоска о чём-то навсегда потерянном. Звучала и затаённая тревога.
Песня бередила сердце до слёз. И вот удивительно, в одночасье ушли куда-то физическая усталость, злость на самураев, скорбь по убитым и раненым товарищам. Перед глазами оживали картины прошлого. Каждого из бойцов где-то ждала любимая, но пути-дороги к ней лежали через войну.
Как-то сразу забылось о пропасти, разделяющей наши и чужие траншеи. Подумалось, как же несуразно устроен мир, разве людям обязательно воевать, проливать кровь, ведь обо всём можно договориться по-хорошему. Эти мысли не давали мне покоя.
Посмотрел на сослуживцев. Синий отблеск ночных звёзд отдавался слабым мерцанием на лицах солдат. О чём думали, о чём мечтали они в ту минуту?
Младший урядник Е.И. Фальчиков, позже служивший в отряде "Асано" (фото из коллекции М.Ю. Блинова)
Раздались шаги. В траншее появился наш комбат капитан Бардачёв. Присел на бревно.
- Вот хитрецы, - кивнул в сторону противника, - Это ж белогвардейцы поют, что на стороне японцев воюют. Обмануть нас хотят, вот и затеяли "концерт". Понимают, что услышим родную песню и расслабимся, конечно. В общем, так... Как они допоют, мы в атаку идём.
Но в атаку идти не пришлось. А произошло вот что. Действительно, белогвардейцы, воевавшие в японской дивизии, думали взять нас хитростью. Песня звучала с левого фланга, так они решили усыпить нашу бдительность, мол, здесь свои - красноармейцы.
Думали, что упустим из вида этот фланг, но не тут-то было. Мы затаились на позициях. В темноте не слышно ни звука. Только над ухом жужжат занудливые комары, и впивается в лицо мошкара.
И вот стал я различать доносящийся снизу мягкий шорох. Вскоре шорохи стали явственней. Сомнений больше не осталось: нас пытаются захватить врасплох. Бойцы залегли за бруствером. Прислушиваются к тишине. Раздался крик филина: "Фу-фуу... Фу-фуу...".
И тут звучит громоподобная команда комбата: "К бою!" Первый выстрел прозвучал как хлыст сыромятный. Покатилось эхо по долине. Вдогонку ударили ещё выстрелы: второй... третий... Затем - длинный залп.
В ответ захлопали отовсюду торопливые, приглушённые автоматные и пулемётные очереди. Разгорался ночной бой. Громче и громче грохотало, ухало, ревело в распадке между сопками. Хлопотливо затакал пулемёт. Свистели пули. Я поливал из автомата кричащую темноту.
Командир одного из русских отрядов и его переводчик Сунн-Го (фото из коллекции М.Ю. Блинова)
Стрельба стала затихать так же внезапно, как и началась. Снял каску, вытер лицо. Так устал, будто за полчаса наколол целую кучу дров. Облокотившись о бревенчатую стену траншеи, поднял голову. Как ни странно, не увидел на небе звёзд. Лишь падали редкие капли заморосившего вдруг дождя.
- Вот и дождались прохлады, - раздался чей-то тихий голос. Солдаты снимали скатки, раскручивали шинели. Между делом перекидывались негромкими фразами:
- Бог дождик послал.
- Да уж лучше, чем эти недобитые белогвардейцы, - прогудел кто-то зычным басом.
- Вот гады!
- Не добили их, понимаешь ли, в гражданскую...
- Ого... Добьёшь! Они жили в России кум королю. И в Маньчжурии, видать, с почётом устроились, - ответил всё тот же зычный бас.
Видимо, бойцы решили выговориться вволю за весь день вынужденного молчания. Как-никак, появилась тема для разговора.
Говорили обо всём, обсуждали и этот бой, усмехались над уловкой белогвардейцев с песней:
- Да... В такую темноту, понимаешь, совсем запросто подойти незамеченными.
- Но мы-то их по-родственному встретили!
- Ишь, песенкой завлечь хотели! Думали, на дурачков нарвались. Но мы на их удочку не клюнули, - подытожил кто-то с гордостью.
Удостоверение В. Коссова.
Наш 614-Й стрелковый полк прошёл с боями от пограничного города Сахалян до Мергеня. Кровопролитные бои были в Айгуньском укрепрайоне. Тогда я понял, что при штурме молча бежать вперёд к невидимому противнику невозможно.
Мои сослуживцы потом говорили то же самое. Мы кричали, но не "ура!", а просто жутко орали. Едва подбежали к доту, забросали его гранатами. Захватили вражеский дот и увидели страшную картину.
Японский пулемётчик, мёртвый, с распоротым животом, стоял на коленях с немым страдающим лицом. Второй номер лежал в углу с открытыми глазами. В его руке был тесак, залитый кровью. Мы поняли, что он сделал себе харакири.
Третий пулемётчик также вспорол себе живот, но вынуть кинжал не успел. Сидел, скрутившись улиткой, с перекошенным ртом. Стоял удушливый запах гари, перемешанный со сладковатым запахом человеческой крови.
Я выбежал из дота и с жадностью стал втягивать в себя воздух. Хотелось дышать полной грудью, и пусть воздух пропитан оружейным маслом, пусть не улеглась ещё пыль от взрыва дота...
И тут где-то в высоте защебетала птица. Она словно распевалась, прочищала горлышко, а потом запела во весь голос. Я тогда подумал: вот божья тварь, поёт и над мёртвыми, и над живыми.
Генерал-лейтенант Маньчжоу-Го Уржин Гармаев (слева)
Вражеский гарнизон капитулировал. Мы взяли в плен его командующего генерала Симада, а также более 50 офицеров, 170 унтер-офицеров, 800 солдат Квантунской армии. А в общем, за три недели боёв японцы потеряли шестьсот тысяч солдат и офицеров, среди них - сто пятьдесят генералов.
Дорого расплатился японский народ за авантюризм Бомбуцу, из поколения в поколение проповедующей лозунг: "Хак-ко Итио!", что значит "Весь мир под японской крышей". Возможно, впервые в Японии не нашла своего подтверждения пословица: "Как бы дорого ни стоил меч, он всегда окупит себя".
Но и советскому народу победа в войне с Японией далась нелегко. Наши боевые потери в Маньчжурии составили двадцать две тысячи раненых и восемь тысяч убитых.
Пленив дивизию, наш полк повёл японцев той же дорогой, по которой наступали от Сахаляна. Только теперь мы назывались 439-м конвойным полком. Уже дома, на Амуре, где пленные японцы грузили на баржу мешки с рисом и гаоляном, я стал свидетелем ужасающего случая.
Боевики РФС на харбинском вокзале.
Один из солдат, видимо, выбившись из сил, упал в воду вместе с мешком. Руководивший погрузкой унтер-офицер подбежал и стал отчитывать его. А тот, по всей вероятности, почувствовал слабину - в плену ведь, а не в боевых порядках, и стал огрызаться.
Унтер-офицер весь задрожал от гнева. Выхватил из ножен тесак и со всей силы ударил им по одному плечу солдата, а затем быстро саданул по-другому: голова упала на землю. Всё произошло очень быстро. Все, кто видел эту картину, будто онемели. У меня самого язык отнялся. Только подумал: "Вот она, железная дисциплина".
- Что он наделал?.. - раздался чей-то голос.
Я повернул голову. Рядом стоял старший сержант, артиллерист из соседнего 586-го полка. Все молчали, а вот он страшно возмущался. Когда мы познакомились ближе, назвал свою фамилию - Бублик. Тогда, конечно, я не мог знать, что судьба свяжет этого человека с армией на всю жизнь.
Он станет генерал-лейтенантом, начальником внутренних войск МВД СССР по Дальнему Востоку и Восточной Сибири. Встретились мы с ним уже спустя сорок лет на собрании ветеранов 396-й стрелковой дивизии. В разговоре припомнили и тот случай. Конечно, он его помнил. Разве такое забудешь?!" - из воспоминаний полковника ВВ МВД Ю.И.Квятковского.
Банкет в штаб-квартире Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи (БРЭМ)
Русский Шанхайский полк на параде
А на Халкин-Голе тоже монголы сражались с двух сторон.
Монгольский боец северного охранного отряда под флагами Маньчжоу-Го и Японии.
Жертвы военных действий с японо-маньчжоугоской стороны: национальность трупов не различить, но в районе Халхин-Гола погибло много монголов с обеих сторон.
Русский "Рэмбо" на японской службе - некто Хамин И.П. в зимней форме Квантунской армии. В правой руке китайский карабин, на левом боку китайская сабля прусского образца.
На груди - перекрестье патронташей, китайский браунинг, пара гранат и бинокль, чтобы лучше разглядеть советского противника. Фото сделано в период 1932-1934 г. ( из коллекции А.Тарасова )
Journal information