"Около десяти со стороны Морозовки и Краковщины послышался гул моторов. Вскоре на высоту стали выползать танки, на ходу ведя огонь из пушек и пулеметов. Они уже приближались к передовой позиции, оборудованной пехотинцами в километре от переднего края, когда из-за высоты одна за другой показались три цепи фашистской пехоты. Обстановка стала ухудшаться с каждой минутой. «Сорокапятки» слишком рано открыли огонь по «тиграм», и противник не преминул этим воспользоваться! Наши не успели произвести и десяти выстрелов, как танки перенесли на них огонь своих пушек и за считаные минуты в клочья разнесли обе пушки — мы видели, как взлетают колеса и лафеты того, что было орудиями. Из двух расчетов в живых осталось двое, мы занесли их в окопы минометной роты и оказали первую помощь. Я тогда с горечью подумал: вот она, роль командира! Рано открыл огонь! И врагу не нанес урона, и сами почти все погибли!
Сзади справа зачастили минометные выстрелы, это соседняя рота ударила по наступающей за танками пехоте. Ротный с НП мастерски корректировал огонь минометов, заставляя немцев падать — отлеживаться в воронках и ямах. Почти остановили наступление и танки, пехота стала прятаться за их стальные корпуса. Открывать огонь с такого большого расстояния по «тиграм», да еще под острым углом не имело никакого смысла. Но и подпускать немцев к лесу — тоже нельзя. Принял решение сблизиться с вражескими танками и ударить им в левый фланг, по бортам. Сигнальными флагами дал команду Макарову «делай, как я!» и сразу же приказал своему механику:
— Иван! Вперед!
Герасимов, не мешкая, задним ходом вывел машину аппарелью из котлована и помчался вперед! От самого леса в сторону Морозовки тянулась гряда деревьев с кустарником, миновали разбитые «сорокапятки» и на большой скорости устремились вдоль зеленой гряды навстречу врагу. Слева мелькали лесные заросли, укрывая наши самоходки от глаз вражеских экипажей.
— Ваня, стой! — скомандовал, когда самоходка вышла на уровень головного танка. — Развернуть машину влево на девяносто градусов! По головному танку, бронебойным! Целиться под башню! Прицел постоянный! Огонь! — последовала команда всему экипажу по ТПУ.
Внутри башни в сложном комплексе ходов началось энергичное движение — рычагов, педалей, маховиков и ручек, слышались металлические удары гильз о лапки экстрактора и наконец стук закрываемого затвора! Экипаж действовал! И очень слаженно! Вихрем исполнялись команды, четко докладывалось исполнение каждой, пришлось даже унять лихорадку:
-Действовать спокойнее!
- Бронебойным готово! — выкрикнул заряжающий.
— Выстрел! — отозвался Королев, тут же нажав на спуск. Через мгновение из «тигра» взметнулась шапка черно-сизого дыма, и следом — два языка синего пламени!
— По ближнему танку! Целиться так же! Огонь! Вспыхнул и второй танк! Экипаж Макарова зажег левофланговый танк клина. Остальные танки закрылись дымовой пеленой. За дымом мы различали только темные силуэты, по которым и пришлось вести огонь. И все же нам удалось поджечь еще три «тигра»! Столько же заполыхало и от снарядов экипажа Макарова! Оставшиеся танки стали наконец отходить. Отходили они задним ходом и, уже выйдя из дымовой завесы, открыли по нам огонь из своих мощных 88-мм пушек. Валерий успел выпустить вдогонку еще снаряд! И в этот момент нашу машину сильно тряхнуло со стуком внутри боевого отделения! Я сразу бросил дымовую гранату впереди самоходки, чтобы немцы подумали, что мы горим. По самоходке Макарова тоже нанесли два рикошетных удара, и оба снаряда взорвались возле башни. Оставшиеся немецкие танки скрылись за высотой.
Когда прекратился обстрел, я выскочил из самоходки и, оглядев ее, ахнул! На лобовой броне зияла пробоина! Мало того! Сбиты два запасных топливных бака, стакан антенны, бревно-самовытаскиватель, покорежен правый подкрылок! Сразу бросился в башню и сквозь задымление боевого отделения увидел — неразорвавшийся снаряд! К нашему счастью, это оказалась болванка без взрывателя! Но если бы она, пробив броню, попала в боезапас, самоходка превратилась бы в металлолом, а от экипажа вообще ничего бы не осталось! С облегчением вышвырнул ее вон из башни!Дав сигнал Макарову «делай, как я», приказал Ивану возвращаться на свои позиции.
На опушке леса нас встречали Ишкин, помначштаба полка Степанов и корреспондент газеты «Вперед, на запад!» старший лейтенант Панов. Все они крепко жали нам руки, а Василий Васильевич и расцеловал оба экипажа. Подошли и ротный минометчиков с ординарцем — и вот ведь! — принесли нашим двум экипажам очень вкусный обед— Спасибо вам, братцы, за такой бой! — воскликнул комроты, подняв руку с алюминиевой фляжкой. — Откровенно говоря, думал, сомнут нас «тигры»! Подумать не мог, что две самоходки рванут в контратаку против десятка тяжелых танков! А когда вы выровнялись с ними, да крутанулись, вдарили по ним огнем — тут уж и глазам своим не поверил! А потом вижу! Один танк горит! Следом второй! Третий!.. Восемь «тигров» спалили! Вот мы и прихватили для вас обед. Да и по чарке за такой бой не грешно выпить!Звали старшего лейтенанта Юрий Степанович Смирнов. Долго после войны я искал его — через минометчиков, через совет ветеранов 70-й мехбригады, но так и не нашел, а очень хотелось бы вспомнить с ним тот невероятный бой.
Должен сказать, в бою страха я, по существу, не чувствовал — в экстазе каком-то был. Соображал, как нанести удар, выполнить задачу, не подвести экипажи, они ведь на меня надеялись. А пехотинцы, танкисты или артиллерия на закрытых позициях — они ведь тоже рассчитывали, что мы преградим, не дадим прорваться вражеским танкам через наши боевые порядки. Страх — это опасное дело. Кто боится, тот примет неправильное решение. Страх был — в плен попасть! Это хуже, чем погибнуть! И, второе, — не прослыть трусом. Потому надо было драться бескомпромиссно. Я в этом был убежден, поэтому не думал. Раздумывать, переживать в бою... Творилось такое, что думать было некогда.В моей фронтовой жизни одним из таких самых опасных моментов был бой с «тиграми», когда на наш взвод шло порядка 20 танков. Вот они уже надвигаются на нас, я должен открыть огонь! — и думал я тогда об одном: только бы быстрее выровняться, развернуть пушку влево на девяносто — и огонь! Кустарник там, между прочим, мог немцами и просматриваться. Но как они допустили это?! Я сам до сих пор удивляюсь! Допустили две самоходки! И мы начали их колошматить! Когда они открыли огонь, мы уже подбили один танк, и сразу — второй! третий! Дым кругом! Они нас не видят — у их наводчиков наблюдение закрылось, а мы их силуэты видим, хотя и в чистом поле стоим! Били безошибочно! Силуэты видно — так какая разница! Дистанция стрельбы была не более трехсот метров! Они сразу вспыхивали, так как борт подставили.
К слову сказать, за эти восемь «тигров» не дали нам даже медалей. Правда, моим родителям прислали переводом 4000 рублей — по 500 за каждого «тигра».
++++++++++++++++++++++++++ НА 1-М БЕЛАРУССКОМ (январь-июль 1944г.)
За час до атаки офицеров опять собрал на рекогносцировку начальник штаба. Каждому подразделению, взводу, экипажу уточнялась на местности боевая задача. Когда подошла очередь нашей 3-й батареи, я предложил план прорыва в тыл противника между высотой 197.2 и Кругелем. Майор Шулико согласился и переместил нашу батарею на левый фланг полка, придав нам взвод автоматчиков младшего лейтенанта Журова.
Противник, как и вчера, открыл сильнейший огонь по атакующим танкам и самоходкам. Наши экипажи тоже вели огонь из пушек и пулеметов, медленно продвигаясь вперед, маскируя машины дымовыми гранатами. Но уже в первые минуты боя немцы подожгли танк и самоходку, которой после ранения Саши Грабовского командовал Илья Горелик. Объятая пламенем, самоходка остановилась, из башни выскочил в горящем комбинезоне только командир и бросился бежать. От ветра и бега он сразу превратился в бегущий факел, на голове его не было шлемофона, горели волосы. Закрывшись пеленой дымовой гранаты, остановилась самоходка, шедшая рядом с машиной Горелика. Из башни выскочили двое, кинулись наперерез горящему, нужно было уронить его на землю, чтобы справиться с огнем. Ребята были метрах в десяти, когда он рухнул на землю. Подбежав, они сорвали с Ильи горящий комбинезон, одновременно катая его по земле, и потушили пламя. Я видел, как они склонились над лежащим, а потом сняли шлемы. Илья был мертв. Наш экипаж тоже обнажил головы. Перед глазами промелькнул Илья, каким я видел его в последний раз перед атакой: его высокий рост как-то стушевался, красивое молодое лицо осунулось, постарело, на глазах — росинки слез, наверное, он предчувствовал свою гибель, — и стало так мучительно жалко этого парня, погибшего в восемнадцать лет! В первой же своей атаке! После боя мы узнали, что бегали спасать Илью лейтенант Коля Трошев и его заряжающий Кафий Юнисов. Обратно к самоходке они добирались по-пластунски под сильным огнем крупнокалиберных пулеметов и минометов, бивших с этой зловещей высоты.
Повторил батарейцам задачу: — Мы одной самоходкой идем в атаку, а вы нас поддерживаете с места. Все понятно? — Понятно.... Я обратился к экипажу:— Ребята! Семи смертям не бывать, а одной не миновать! Яша, зигзагами, пошел! — скомандовал механику, вглядываясь в темно-зеленую опушку на западных скатах высоты.
Самоходка с легкостью взяла старт, прыгнув через окопы пехоты. И понеслись мы по полю! Яша столько часов вождения имел, он самоходку, как игрушку, водил! Противник ощетинился на атакующих жерлами многих орудий, но пока молчал, и машина шла почти ровно, слегка маневрируя, чтобы не допустить попадания с первого выстрела. Метров через пятьсот Яков начал мастерски рыскать, не снижая скорости, Вражеские артиллеристы по-прежнему молчали. Прошли еще метров триста, слыша только выстрелы сзади, — это экипажи батареи вели огневую поддержку нашей самоходки. Внезапно фонтанами земли взметнулись разрывы, окольцевав самоходку со всех сторон! Но мы продолжали на максимальных скоростях нестись вперед! Я в тот момент почему-то не думал о прямом попадании, боялся одного: только бы мы не остановились! Первый рикошетный удар пришелся по левому борту, заставив содрогнуться машину, пламенем взрыва осветило всю самоходку, что, видимо, создало у немецких артиллеристов уверенность, что мы горим. Если мы продолжаем мчаться — значит, не горим! — подумал радостно и не стал отвлекать экипаж командами. До леса оставалась самая малость — всего метров триста! И тут мы почувствовали один за другим пять рикошетных ударов — они не только сотрясали, даже слегка разворачивали мчавшуюся с уменьшенным сцеплением с грунтом самоходку! Зато мы уже могли рассмотреть, что половина, а возможно, и больше прислуги вражеских орудий разбежалась, а остальные нервно суетились возле казенников и панорам, огонь их сделался малоприцельным.
— Сергей! Из пулемета, по артиллеристам! Огонь! — скомандовал заряжающему Мозалевскому, благо позавчера он прихватил трофейный пулемет.Пока Сергей еще не очень умело и уверенно, но все-таки обстреливал последние расчеты, разбегавшиеся от орудий, немцы успели нанести по нам еще два рикошетных удара. И тут мы наскочили на них! Давить орудия Яша не стал, просто сковырнул и опрокинул пушек пять, нанося удары резкими поворотам самоходки, — это была его месть фрицам, пытавшимся нас сжечь! Самоходку Яков Петрович остановил только за огневыми позициями осиротевших и уже не опасных Для нас орудий, нужно было дать остыть сильно перегретому двигателю. Но Сергей, не прерываясь, продолжал бить длинными очередями по убегающим артиллеристам из уже освоенного им пулемета.
А мы опять оказались под огнем! Из хутора ударили по самоходке сразу два крупнокалиберных пулемета! Пока мы занимались ими, справа нас обошли три самоходки из 2-й батареи Миши Зотова и несколько танков с десантами. Наша же батарея почему-то не подходила. Я и предположить не мог, что в этот момент батарейцы вместе с танкистами отражают контратаку противника, потому решил продолжить наступление, а батарея подойдет. Миновав Малую Смедынь, самоходка вышла на плато, несколько возвышавшееся над окружающей местностью. Впереди мы увидели утопавшее в зелени село, и метрах в двухстах перед ним, в боевом порядке «линия» стояли на зеленом лугу три самоходки Зотова. Мы подошли поближе. Боевые машины стояли неподвижно, не подавая признаков жизни. Интуитивно я почувствовал недоброе, какую-то беду с экипажами всех трех самоходок, и на ходу принял решение: подавить пушки! Надо выручать ребят!
— Яша, бери левее самоходок! — отдал приказ. — Врывайся в село! Только вышли на уровень батареи Зотова, как самоходку сильным ударом качнуло, подбросило, она озарилась пламенем и послышался глухой взрыв где-то внизу башни! Внутри все мгновенно заполнилось едким дымом и, ко всему, заглох двигатель.— Все живы? — Живы! — ответили мне в один голос. — Яша, заводи! Кругом, в укрытие! К лесу!
Взревел мотор, и самоходка небольшим полукругом развернулась на обратный курс. Чуть увязая в травянистой трясине, с небольшими разворотами пошли на ближайший кустарник — там можно хоть как-то укрыться! Нас подгоняли удары в корпус машины! Невольно я насчитал девятнадцать рикошетных скребков брони по корме и бортам! Но самоходка с натужным воем буквально летела в спасательное укрытие! Вот и лес! Вроде бы хорошо, что спаслись, но на душе саднило за экипажи и автоматчиков. Что же произошло? Почему молчат экипажи? Первое, что пришло в голову, пока механик разворачивал самоходку пушкой в сторону противника: болото, на котором застряли самоходки, — откуда оно?! В памяти возник квадрат карты с селом: ни одного синего штриха, обозначающего заболоченность! Откуда же болото? Случайно глянув в правую нишу башни, я остолбенел: сквозь рассеивающийся дым за разбитой радиостанцией проступил неразорвавшийся снаряд! Меня передернуло, как от озноба, прошиб холодный пот. — Экипаж, к машине! — скомандовал непререкаемым голосом. — Всем в укрытие!
Ребят как ветром сдуло. Затаив дыхание, осторожно взял снаряд и развернулся к люку, боясь задеть обо что-то, споткнуться, снаряд был еще теплый, но холодил и руки, и сердце, он был столь же опасен, сколь и тяжел — а мне нужно было, не выпуская из рук, выбраться с ним на башню! Когда я встал на свое сиденье и выдвинулся из люка, снаряд стал хорошо виден. Вперив в него напряженный взгляд, я не увидел головного взрывателя! Метнулся взглядом на донную часть — но и там не оказалось ничего, кроме выемки для трассера!
— Ребята, выходи! Это болванка! — с радостью крикнул экипажу и сбросил снаряд на землю.
Перевели самоходку на другую позицию, откуда просматривалось село, и открыли огонь по предполагаемым позициям вражеской артиллерии. Немцы незамедлительно открыли ответный огонь, вынуждая нас менять позиции после каждых двух-трех выстрелов. Около часа мы вели интенсивный огонь по артпозициям, чтобы как-то поддержать экипажи застрявших самоходок, мы ничего не знали о них и не могли связаться по радио, наша радиостанция была разбита. Неожиданно по-над лесом прошла девятка наших штурмовиков Ил-2. Несколькими заходами они нанесли бомбоштурмовые удары по немцам в Парадубах. И тут от самоходок выполз к нам автоматчик из десанта батареи Зотова Петя Кузнецов, раненный двумя пулями в ноги. — Я один остался живой, — почти прошептал нам измученный боец. Семнадцатилетний Петя Кузнецов из Калининской области был симпатичным, храбрым солдатом, но сейчас он со слезами на глазах рассказывал нам, как немцы достреливали наших, а он притворился погибшим и вот, благодаря налету, выполз к нам. Мы перевязали его и уложили на днище в башне. Потом повернулись к самоходкам погибших, сняли шлемы и произвели в ту сторону по три выстрела из автоматов и пистолетов.Печально было думать, что за какие-то полчаса не стало ДЕСЯТИ АВТОМАТЧИКОВ И ДВЕНАДЦАТИ САМОХОДЧИКОВ — Миши Зотова, Ивана Загвоздина, Николая Трошева, Кафия Юнисова... Не более двух часов назад они бегали спасать горевшего Илью Горелика. Видно, у каждого своя судьба, и никому еще не удавалось уйти от нее.
В боеукладке у нас осталось только семь снарядов. Стрельбу пришлось прекратить. Внимательно осмотрели самоходку. На лобовой части зияли две пробоины, один снаряд небольшого калибра взорвался в правом переднем топливном баке, но, по удаче, пламя разрыва погасила жидкость, зажатая стальными стенками емкости; другим снарядом, на наше счастье, оказалась болванка, но и она наделала бед: пробила запасные траки, прикрепленные к лобовой броне, с внутренней стенки правого борта сняла фаску, снесла умформеры, радиостанцию и, потеряв силу, упала в нише башни.
— Выходит, все мы родились в рубашках, — невесело пошутил Мозалевский, накладывая себе повязку на правое бедро. Вокруг нас опять начали рваться снаряды — артиллерия, как только ушли наши самолеты, возобновила огонь. Теперь били не только из Парадубов, но и из Большой Смедыни. С запада слышалась стрельба из автоматов и пулеметов, и, нет-нет, раздавались артиллерийские выстрелы. В небольшое затишье Петя рассказал более подробно, как погибли батарейцы и автоматчики. Вырисовывалась такая картина. Наступала батарея успешно, и Парадубы решили захватить с ходу. Но перед самым селом оказался заболоченный участок, и самоходки, идущие на больших скоростях, сели в болоте на днище, застряли. Немцы сразу же открыли огонь из пушек и пулеметов. Экипажи, обреченные на гибель, не покинули боевых машин, открыли сильный ответный огонь. С трудом доворачивая пушки до целей, они все же сумели поджечь один танк, один подбили и подавили огнем несколько пушек. А потом одна за другой все самоходки были подбиты. Часть экипажей погибла, остальные, будучи ранеными, залегли с автоматами и гранатами возле самоходок и с десантниками отбивали атаки врага. Видя их малочисленность, немцы наседали с двух сторон, намереваясь оставшихся взять живыми. Все дрались мужественно, на предложение сдаться Зотов метнул в них последнюю гранату. Немцы еще почти в упор постреляли по ним и ушли в село. Пете добавилась еще одна пуля, но он не шевельнулся, не выдал себя. Когда подходила наша самоходка, в живых, кроме него, уже никого не было. Во время воздушного налета он передвинулся от машин подальше и по гусеничному следу пополз, теряя по дороге сознание, к нашей самоходке.
Не ровен час, можем оказаться в кольце окружения, вдруг пришло в голову, и, словно в подтверждение, недалеко от нас начали рваться снаряды, летящие откуда-то из нашего тыла. Защищать нам было уже некого, наступать нечем, нужно было отходить к своим. Достал карту, посмотрел еще раз район Парадубы: возле села не было ни одной синей черточки, обозначавшей заболоченность. Правда, карта была съемки 1897 года и рекогносцирована в 1911-м — но все равно не могло за такое время на сухом месте появиться болото! О чем только думало Главное топографическое управление Генштаба?! За два года после присоединения Западной Украины не удосужилось произвести рекогносцировку карт! А вот немцы успели составить очень точные карты нашей территории, которыми мы охотно пользовались, когда они попадали нам в руки в качестве трофеев. И вот по чьей-то ошибке или безответственности погибло два десятка солдат — храбрых воинов, молодых, от семнадцати до двадцати четырех лет, лишь Кафию Юнисову было двадцать девять и Загвоздину Ивану тридцать четыре — тоже не возраст! Им бы жить и жить!
Самоходка по кустарнику пошла в юго-восточном направлении, чтобы выйти из зоны обстрела со стороны Большой Смедыни и приблизиться к своим войскам. На опушке леса мы наткнулись на немецкую траншею. Из окопов выглядывали солдаты в касках, держа наготове направленные в нас фаустпатроны. Коварное оружие! Для танкистов и самоходчиков это было самое опасное оружие ближнего боя! Фаустпатрон — ручное реактивное противотанковое ружье одноразового действия. Немцы их называли «панцерфауст» и «панцертод». Ружье представляло собой полую открытую с обоих концов трубу с механизмом стрельбы, пороховым зарядом и прицельной планкой. В переднюю часть планки вставлялась кумулятивная граната с хвостовым оперением. Гранаты были двух видов и с расстояния 30 метров пробивали броню, соответственно, 140 и 200 мм. Особую опасность для нас они представляли в лесу — как сейчас, и в населенных пунктах, то есть там, где выстрел можно произвести, подкравшись незаметно — из-за куста или из любого окна, проема. Сейчас, днем, прорваться через лес самоходке, имея в противниках фаустников, — было крайне маловероятно! Но и отходить просто так не хотелось! Пошли команды экипажу! — Сергей! По фашистам, из пулемета! Огонь! — это Мозалевскому....— Яша! Разворачивай кругом, отходи по кустарнику! Пока проскакивали окопы, у меня созрело решение: уходить к своим надо через высоту, мимо триангуляционной вышки. Не успел дать команду, как услышал с западной стороны ближний бой! Самоходка помчалась к месту сражения! Подошли мы незамеченные противником. Не сразу заметил нас и экипаж «тридцатьчетверки»: с небольшой группой автоматчиков они вели бой с наступающим неприятелем. На хлебном поле впереди уже горели два вражеских бронетранспортера и один легкий танк — результат засады, устроенной танкистами. Но остальные танки с пехотой продолжали наступление.— Сергей! По головному танку! Прицел десять, с места! Огонь! С первого попадания танк встал. Со второго — загорелся! Противник, видя, что подошло подкрепление, отошел назад и укрылся за гребнем высоты с триангуляционной вышкой.
Наша самоходка подошла ближе к танку. Из башни вылез лейтенант-командир. Поздоровались, оценили обстановку и приняли решение идти на прорыв вместе. Медлить было нельзя, кольцо окружения быстро сжималось. Решили прорываться в южном направлении, по восточным скатам высоты с вышкой, на карте эта вышка не была отмечена, но в память мне врезалась так, что я и до сих пор ее помню, была она деревянная и вверху почему-то закруглена. Посадили на танк и самоходку автоматчиков, по восемь человек на машину, и наша группа, сохраняя интервал в 50–100 метров, быстро двинулась в сторону своих.
Идя на подъем по склону высоты, водители выжимали из двигателей все, а приходилось еще и маневрировать, так как высота укрывала нас с запада — но не со стороны Большой Смедыни и Парадубов! Разрывы шедших оттуда снарядов буквально опоясывали обе машины! Рикошетные удары по бортам и корме заставляли вздрагивать самоходку всем корпусом! Но вот интенсивность огня артиллерии значительно снизилась из-за опасения поразить своих. Открыв люк, я стоял в проеме, когда самоходка подходила к немецким траншеям. Развернувшись фронтом на 180 градусов, немцы открыли по нам густой огонь из пулеметов, автоматов, противотанковых ружей! Летели гранаты! Но я как-то даже обрадовался — фаустников во вражеских окопах не было! У немцев было еще мало фаустпатронов, их только начали производить в массовом масштабе. Для экипажей огонь из окопов был не страшен, автоматчики же мгновенно попрыгали на землю и укрылись за корпусами самоходки и танка. Но двое из десантников уже получили ранения. И вот мы надвинулись на окопы! Самоходка начала утюжить траншеи! Автоматчики, опережая нас, рванулись через линию вражеской обороны, ведя на ходу автоматный огонь и забрасывая окопы гранатами! А экипаж танка, проходя вдоль траншей, еще и поливал перепуганных фрицев из двух пулеметов! Наш Сергей Мозалевский тоже длинными очередями из пулемета палил по фашистам, убегающим в лес! Воспользовавшись паникой в обороне противника, проскочившие вперед автоматчики скрылись за холмами. За ними пошли и боевые машины. Как только мы покинули вражескую позицию, вновь открыла ураганный огонь артиллерия из Парадубов и Большой Смедыни. На подъеме к гребню моторы ревели с каким-то приглушенным визгом, готовые сорваться с подмоторных рам! Обе машины шли на пределе возможностей — не могли развить ни большую скорость, ни тем более маневрировать! Неимоверными усилиями механики-водители все же заставляли их хотя бы чуть-чуть рыскать по полю, что и спасло экипажи от прямых попаданий. Оставалось всего несколько десятков метров, чтобы перевалить через гребень, когда танк внезапно остановился и тут же загорелся! Из командирского люка башни выскочил охваченный багровым пламенем человек! Только один! Немцы сразу же открыли огонь из автоматов и пулеметов! Секущие очереди косили рожь вокруг ползущего по-пластунски танкиста. — Сергей, бери пулемет, пойдем спасать танкиста! — приказал Мозалевскому, и мы двинулись в сторону горящего танка; к нам присоединились автоматчики, повылезавшие из каких-то ровиков и воронок.
Приблизившись, я узнал в ползущем командира танка. К раненому лейтенанту уже бежало с десяток немцев — решили взять его живым! Однако командир, отстреливаясь из пистолета, упорно полз в нашу сторону! Но когда заговорил пулемет Мозалевского и возле преследователей полыхнули взрывами и осколками две брошенные мной гранаты, немцы залегли, а затем и вовсе развернулись вспять и, отстреливаясь, поползли назад.Лейтенант от потери крови и ран сильно ослабел, пришлось нести его до самоходки на плащ-палатке.
И вот наконец мы прошли позиции немецкой обороны! Мы на нейтральной полосе! Когда вышли из зоны обстрела фашистской артиллерии, я достал карту и стал прикидывать, как лучше пройти к полку, не подставляясь под выстрелы артиллерии и минуя болота и шоссе, которое простреливалось противником. Вдруг из кустарника послышался стон, а потом слабый, будто из-под земли, крик: — Братцы, спасите! — Видимо, услышав русскую речь, человек из последних сил взывал о помощи. Наученный изощренными провокациями немцев, я взял с собой двух солдат с автоматами и, держа пистолет наготове, кинулся с ними в кусты. В нескольких шагах мы увидели страшную картину. В тени большого ивового куста, скорчившись, лежал на траве сержант-пехотинец, у него был распорот живот, внутренности выпали на окровавленную гимнастерку. Сержант был худенький, лет тридцати и, на удивление, находился в полном сознании. Я осторожно взял его на руки, донес до самоходки и уложил на танковый коврик на подмоторную броню.
— Братцы, дайте попить, — бледными спекшимися губами полушепотом выдавил сержант. Быков, схватив танковую флягу, быстро налил воды и поднес кружку раненому, тот с жадностью осушил одну, затем еще две кружки подряд, на лице его, прозрачно-бледном от потери крови, выступили крупные капли пота. Санинструктор из десантников обтер руки спиртом, разрезал на раненом гимнастерку, рубаху и аккуратно заложил в живот вылезшие внутренности, затем забинтовал и укрыл раненого шинелью. Боль и муки его были страшны, даже видеть их было нестерпимо тяжело.
— Братцы, дострелите! — из последних сил кричал сержант, начавший терять сознание.Но у меня все-таки теплилась надежда: довезем, а вдруг да и выживет человек, хотя видел, что шансов на спасение нет почти никаких, слишком долго пролежал он с открытой раной под палящим солнцем, в пыли, под угрозой смерти, каждую минуту ожидая, что на него наткнутся немцы. Уложив раненых, посадили десантом уцелевших автоматчиков, и самоходка пошла к своим через большую нейтральную полосу, образовавшуюся с захватом нашими частями трех господствующих высот.Еще два раза попадали мы под обстрел артиллерии, но сохранили всех людей. За исключением подобранного сержанта, он скончался перед самым нашим выходом к своим.
++++++++++++++++++++
Отремонтированные, словно помолодевшие самоходки легко и бойко пошли в атаку вместе с самоходками СУ-152 тяжелого артполка майора Громова и частями 165-й стрелковой дивизии. Наступали в том же направлении, что 8 июля, — на Парадубы. Но на этот раз пошли на село не фронтально, а обходом с двух сторон. Противник, несмотря на потери, нанесенные нашей артиллерией и авиацией, оказал упорное сопротивление. Из орудий, поставленных в километре за селом, создал плотный заградительный огонь, что заставило нас приостановить атаку и вести огонь с места. Только после двух залпов «катюш» мы смогли продолжить наступление. Воспользовавшись замешательством после залпа, самоходки совершили большой рывок и зацепились за село. Наша батарея со стрелковым батальоном первого эшелона ворвалась на западную окраину. Завязались упорные уличные бои с переменным успехом, переходя на некоторых участках в рукопашные схватки. Но вот в бой вступили батальоны второго эшелона, и немцы стали отходить — частью сил к центру села, остальные — на северную окраину.
Самоходки наступали в боевом порядке уступом вправо, продвигаясь к расположенным на холмах за селом артиллерийским позициям противника, оттуда сильно били по атакующим орудиям, нанося большие потери пехоте. На подходе к центральной улице наше наступление остановили два танка, которые вели огонь вдоль улицы, простреливая ее насквозь. Завязался бой. Вражеские танки имели заранее подготовленные позиции, прямой атакой до них было не добраться.
— Ревуцкому! Взводом обойти танки справа и уничтожить! — отдал команду по радио открытым текстом.Остальные самоходки, прикрываясь домами и садами, медленно продвигались вперед, делая по одному выстрелу с коротких остановок. Танки неприятеля скрытно, оставаясь невидимыми, каким-то образом периодически перемещались, не продвигаясь при этом ни назад, ни вперед. Однако их экипажи так увлеклись боем с нашими тремя самоходками, что не заметили, как во фланг им вышел взвод Ревуцкого. От прямых попаданий в борта оба танка почти одновременно вспыхнули синим пламенем, и сразу же загрохотали взрывами их боезапасы, выбрасывая багрово-черные шлейфы дыма. Выйдя на уровень горящих танков, прикрываясь их дымом, мы развернули самоходки к холмам и из садов ударили осколочными снарядами по артиллерийским позициям — да так неожиданно для врага, что прислуга орудий, понеся большие потери, панически устремилась к лесу!
На восточной окраине села немецкое командование бросило в бой все свои резервы, и не известно, чем бы закончилось дело, если бы не подошел из второго эшелона полк Громова. Из своих 152-мм пушек-гаубиц трехпудовыми снарядами его самоходчики буквально за полчаса подожгли три тяжелых танка, остальные, не выдержав такого побоища, стали отходить. Наступил перелом в боевой обстановке. Замолчали и пулеметы немецких дзотов. В сущности, оказавшись у нас в тылу, они попали в окружение, и, поняв это, их обитатели стали выходить из своих убежищ: бросая оружие и поднимая руки, сдавались на милость победителей.
Наступила непривычная тишина. Сразу же повыползали из своих убежищ жители. С радостью бросались они нам в объятия и одновременно со слезами наперебой рассказывали, как девять дней назад, 8 июля, немцы добивали наших раненых, — я сразу понял, что они говорят о группе Зотова.Пленные, понурив головы, стояли возле крайнего дзота развернутым строем в две шеренги, лишь некоторые с видимым сожалением посматривали на свое брошенное оружие. Мальчишки из крайних хат, видевшие расправу на болоте, вглядывались в лица пленных, и один узнал троих, которые достреливали наших, а теперь прятались за спины первой шеренги. Командир роты автоматчиков старший лейтенант Виктор Пермяков приказал вывести этих троих из строя. Заодно прихватили и офицера, на которого они сослались: это он приказал им расстрелять раненых русских солдат и офицеров.
Тут же, на околице села, в присутствии жителей и перепуганных пленных Пермяков коротко объявил приговор: — За расправу над ранеными! Расстрелять! Автоматчики подняли оружие.....приговор исполнен.
Время поджимало, нужно было, не мешкая, продолжать преследование отступавшего противника, но командование дивизии разрешило полку захоронить погибших. Мы вышли на то зловещее болото, где застряли самоходки, и увидели дорогих нам однополчан. Они лежали друг подле друга так, как их настигла смерть. Ордена и медали немцы не тронули. По почерневшим лицам погибших уже ползали муравьи. Содрогнулось сердце..Похоронили мы своих боевых товарищей со всеми воинскими почестями. " - из воспоминаний командира взвода(затем батареи) СУ-85 1454 САПа(затем в 1295-м ТСАПе) ст. лейтенанта В.С.Крысова. В.С.Крысов(1944) и СУ-85
Journal information