Выступил с короткой речью начальник политотдела, а затем командир дивизии генерал-майор Козырян. Он кратко нам сказал, что фашистам первой прусской дивизии в Пилькилине недолго осталось сидеть в своих окопах и комфортабельных блиндажах. Он объявил приказ Верховного Главнокомандующего тов. Сталина, который категорически запрещает расстреливать пленных и проявлять бесчинство по отношению к гражданскому населению. Прошу вас довести приказ тов. Сталина до каждого бойца нашей дивизии.
++++++++++
Была для нас окопников диковинка, за праздничным столом нас обслуживали официантки девушки, их было очень много. После обеда был концерт, а затем танцы и пляски до утра. Одним словом мы в этот вечер были на седьмом небе от счастья. Когда уходили нам каждому дали сверток, где были консервы, сигареты, сахар и печенье.
Вернулся в блиндаж к своим к 5 часам утра. Отдал им пакет, были довольные, особенно сигаретами. Тут же закурили. Когда рассказал, что была баня, а затем обед и нас обслуживали официантки девушки. После обеда концерт и танцы, где было много девушек, но мне ни одна не досталась. Тут-то было всеобщее возмущение, какой ты ещё ребенок и зачем мы тебя отправили на такое серьезное дело.
++++++++++
13 января 1945 года началось наступление 3-го Белорусского фронта на г. Кенигсберг. Наша 215 Смоленская стрелковая дивизия наступала на г. Инстенбург, а дальше на г.Кенигсберг. Бои были жестокие, противник оказывал упорное сопротивление. Но наш порыв, умение воевать и воля к победе были сильнее.
Мы продолжали наступать, наш батальон после взятия г. Инстенбурга сильно поредел. Каждый день старшины рот больше сетовали, что много остается пищи, а фронтовые сто грамм по желанию давали повторить.
Два дня мы продвигались в направлении Велоу с боями сравнительно легко, но на третий день мы только захватили добротные траншеи немцев, как на нас обрушился шквал минометно-артиллерийского огня. Особенно губительный огонь вели шестиствольные минометы противника.
Мы, солдаты называли их "Лукамудище", снаряд-мина их весила 95 кг. Разрывы этих снарядов ударной волной контузили на значительном расстоянии от взрыва. Даже на дне окопа, если не открыл рот и не заткнул уши руками, то лопались перепонки в ушах, и кровь шла носом, ртом и ушами.
После артиллерийско-минометного налета снег стал черным, остались в живых только те, кто успел лечь на дно окопа, я тоже отношусь к этим товарищам. Сколько времени лежал на дне окопа не знаю, но меня успело занести снегом.
Иван Федорович бежал по траншее к нашему орудию и наступил на меня. Он поднял меня и радостно что-то кричал. Но у меня в ушах звонило-гудело. Он показал мне рукой, что немцы, немцы идут в атаку, схватил меня за руку, и мы побежали к нашему орудию.
Во время бега по траншее я всё больше приходил в себя. Добежав до орудия, на наше счастье оно было целенькое, Я проверил прицел и начал наводить ствол на идущих по глубокому снегу немцев в атаку, и кричал:
- Ваня, картечью, картечью, картечью.
Он подал снаряд в замок и стал подносить один за другим снаряды.
Мы не стреляли, а подпускали немцев, как только возможно ближе, наше орудие было хорошо замаскировано, и наступающий противник нас не видел. Самая эффективная стрельба картечью по живой силе противника с нашего орудия была 150-200 м.
Немцы, наверное, думали, что в окопах в живых никого не осталось, после такого мощного артиллерийско-минометного налета. Они медленно шли по глубокому снегу и вели непрерывный огонь. Пули летели над головами, рядом и рикошетом во все стороны. Меня защищала броня орудия, наше преимущество, что противник нас не видел и ещё "госпожа удача".
Впереди нашего орудия у кого-то из наших бойцов не выдержали нервы, и он открыл огонь из автомата, и наступающие немцы обрушили свой шквал огня на него. Тогда мы ударили картечью по противнику и за несколько минут выпустили семнадцать снарядов. Заработали наши пулеметчики - Миша Слобокуров, мой друг и земляк, и другие. Вражеские наступающие цепи залегли.
Мы видели противника и стали бить его осколочными снарядами. Противник начал отступать, но мы продолжали вести прицельный огонь.
Как только противник отступил, мы напрягли все силы и перекатили наше орудие на новую огневую позицию. Нам хорошо помогли автоматчики, потому что было тяжело по глубокому снегу катить орудие. Мы только начали разворачивать орудие к бою, как по нашей старой позиции ударили мины одна за другой, их минометчики работали профессионально точно, умели быстро засекать наши огневые точки, это знали все фронтовики. Тоже делали и наши артиллеристы и минометчики, высоко профессионально свою работу по подавлению огневых точек противника, чем спасали от верной смерти пехотинцев.
Во время ужина мы узнали, что нашего командира орудия, сержанта Тарана, контузило и ранило. К нам подошел командир батальона с командиром взвода, он похвалил нас за выдержку и отличную стрельбу по противнику.
- Ваш расчет представлен к награде.
Мне он приказал командовать расчетом. К великому моему огорчению, фамилию этого боевого нашего командира 2-го батальона (капитана) я забыл.
+++++++++++
Мы продолжали наступать с тяжелыми боями. Противник отступал в свою крепость г. Кенигсберг.
29 января 1945 года был тяжело ранен в живот мой друг Николай Якубенко. Мы вдвоем с санитаром перевязали его, довели до повозки и положили с другими тяжело ранеными бойцами. Я положил свой сухой паек в его вещмешок. В батальоне осталось только одно наше 45 мм орудие.
Последний день мой на войне - 31 января 1945 года. В нашем батальоне оставалось очень мало бойцов, орудие моего друга было разбито. Утром нас атаковали немцы. Мы отбили две атаки, каждый раз меняли быстро огневую позицию.
Примерно в шестнадцать часов отбили третью атаку, и Иван Федорович закурил и предложил немного отдохнуть, ведь уже темнеет, больше фрицы не будут сегодня атаковать. Только он произнес эти слова, как возле нашего орудия рванула мина. Как сейчас вижу его раненую ногу ниже колена, осколок пробил кость ноги навылет. Меня ранило осколками в правое бедро, но осколки остановились возле кости. Мою ногу спасли ватные брюки, полушубок в этом месте был двойной с завернутой полой.
Первым отправили Ивана Федоровича Ракова, так как он был тяжело ранен. Не знаю, удалось ли врачам в госпитале спасти ему ногу, но очень хотелось надеяться. Меня отправили госпиталь, когда стемнело. Пришел проводить меня мой друг, земляк пулеметчик Миша Слобокругов. Он мне сказал:
- Толя ты счастливый, что так легко тебя ранило.
В его голосе звучала какая-то особая грусть, у меня от его слов сердце сжалось, но я ничего ему не ответил. Я тогда не знал, что осколки дошли до кости. После операции в госпитале рана была 22x19 см. Особенно больно было, когда кость чистили от осколков. Главное нога моя правая осталась рабочей.
+++++++++++
Поэтому приказ Верховного Главнокомандующего тов. Сталина И.В. был суров и своевременный. Мы, солдаты 3-го Белорусского фронта первыми вступили на землю врага Восточной Пруссии, где в плен мы брали не только солдат, но и гражданское население. Ненависти у нас было слишком много, отомстить за издевательства фашистов на нашей земле, за разоренные города, села, заводы и фабрики. До сих жор вижу испуганные лица женщин, детей и стариков. Мы спрашивали:
- Солдаты есть?
Они хором отвечали:
- Най, най, най.
+++++++++++
Конец войны 9 мая 1945 года меня застал в госпитале г. Алинштейн. Примерно в шесть часов утра началась сильная стрельба, которая разбудила нас. Я соскочил с кровати и на костылях подошел к углу стенки возле. окна, мои товарищи тоже подошли к этому укрытию. Пули по окнам не летят, мы сталИ смотреть в окно, где увидели - идет стрельба по всему городу. Кто-то сказал:
- Наверное, немцы высадили десант, и он прорвался в город.
Вскоре прибежала наша сестричка, открыла дверь в ПАЛАТУ и кричала:
- Ребята Победа, Победа, Победа!" - из воспоминаний наводчика "сорокопятки" 2-го б-на 711 ст.полка 215-й стрелковой дивизии А.Ф.Коврова
[+19 фото]
Journal information