Мы резались в карты, писали письма, которые, возможно, так никогда и не доберутся до родины, чтобы пробить стену неизвестности. Мы воспринимали этот короткий отдых как необходимость, когда можно временно отключить все военные инстинкты, и одновременно как последнюю подготовку к чему-то страшному и неизбежному, что ждало нас в ближайшем будущем.
Издалека еще доносились звуки сражения на передовой. Мы давно уже привыкли к вою сирен, к пальбе зенитных орудий, к падающим бомбам и ко всей этой однообразной и жуткой музыке войны, которая предвещала уничтожение всего Данцига.
+++++++++++++
Что творилось в душе этих людей, знавших войну с самых первых дней и наверняка чувствовавших, что Данциг станет для них гигантской мышеловкой? Приказ штаба полка, как резкий окрик, заставил нас снова напрячься: "Из остатков экипажей подбитых танков сформировать танкоистребительную роту. Ее задача будет заключаться в уничтожении танков в ближнем бою под прикрытием пехоты, чтобы помешать дальнейшему продвижению противника. Занять позиции до 15.00. Установить связь с пехотными частями".
Несмотря на все, мы пели те же песни, что и всегда, сейчас это было очень кстати.
Незадолго до наступления темноты мы подыскали себе готовые пехотные окопы справа и слева от дороги на Данциг. Впереди нас лежала деревня Ненкау, а перед ней был холм. Рота была разделена на два взвода, которыми командовали опытные унтер-офицеры. Проведя последний военный совет, мы разделились. Слова "До свидания!" и "Счастливо!" приобрели в этот день особое звучание. Прощальные рукопожатия длились секундой дольше обычного.
Из прежнего опыта мы все знали, что можем полностью положиться друг на друга в экстремальной ситуации, даже когда в городе уже несколько недель раздавались слова "Спасайся, кто может!".
++++++++++++
В темноте мы заметили несколько теней, двигавшихся поодиночке и группами в сторону Данцига. На все наши вопросы они отвечали: "Иваны" наступают!" Чтобы внести хоть какую-то ясность, мы с одним товарищем двинулись через грязь к группе домов, темневших вдали. Грязь была настолько топкой, что наши теплые валенки иногда не поспевали за нами. Добравшись до домов, мы встретили там отряд пехотинцев, с которыми мы установили связь еще днем. Вместо того чтобы лежать за пулеметами, они уютно устроились, покуривая свои трубки. Таким образом, заключили мы, все должно быть не так уж плохо. Они принадлежали к пехотной части, которая занимала позицию на холме перед деревней.
Мы еще раз объяснили им в деталях, где находится наша позиция, и обещали не бросить их в беде в случае танковой атаки. Успокоенные, мы направились назад к нашим окопам. Деревня уже находилась под сильным артиллерийским и минометным обстрелом.
Ближе к полуночи послышались выкрики русских. Они раздавались все ближе. Во время короткой паузы среди пальбы мы явственно услышали, как они подгоняют своих коней криками "Давай!". Затем раздались хорошо знакомые нам шум мощных двигателей и лязг танковых гусениц. Судя по звукам, это должны были быть танки "Т-34", которые двигались прямо на нас. Затем гусеницы звонко лязгнули на деревенской дороге. Должно быть, первый танк как раз показался среди домов.
+++++++++++++
Небо осветили вспышки взрывов и орудийных выстрелов, в некоторых местах вспыхнули пожары. Группами по двое мы бросились на звук танковых моторов и укрылись в тени домов и деревьев. Теперь надо было действовать поодиночке, только это могло гарантировать нам успех. Наше пулеметное отделение обещало прикрыть нас огнем, если вслед за танками появится советская пехота.
В этот момент танковые гусеницы лязгнули где-то совсем рядом. Мы ясно различили силуэт танка "Т-34" на обочине дороги. Его пушка в поисках цели угрожающе повернулась в нашем направлении, а затем дальше в сторону. Но этот стальной колосс не представлял для нас особой опасности. Опасность представляла пехота. Но, как мы ни вглядывались, мы не заметили ни одного советского пехотинца.
Мы осторожно подобрались поближе к стальному монстру. Пятьдесят метров, сорок, тридцать... Теперь можно стрелять. Силуэт вражеской машины четко высветился на фоне ночного неба.
Огненный шлейф от выстрела панцерфауста разорвал темноту - всего на какие-то пару секунд, в течение которых сердце замерло от напряжения. Яркая вспышка, и взрыв - прямое попадание!
Раздались крики, резко распахнулась крышка люка, из которого начали выскакивать люди, и вот их испуганные лица тут же скрылись в темноте. Мы не стреляли по ним. Танк запылал, потом внутри него начали взрываться боеприпасы.
По-видимому, наш импровизированный прием произвел впечатление на советских солдат. Они тут же прекратили ночную атаку. Но тут заговорили вражеские минометы и пушки. Только на какой-то миг вдруг наступила непривычная тишина.
++++++++++++++
В предрассветном полумраке мы заметили причину внезапно наступившей тишины. Обессиленные и сильно поредевшие подразделения нашей пехоты покидали свою позицию на холме перед деревней, даже не известив нас о своем отступлении. Это было, конечно, некрасиво с их стороны, но кто мог упрекнуть за это полумертвых от усталости пехотинцев?
Что же теперь делать нам? Если мы тоже покинем этот клочок земли, то наш первый взвод и подразделение баварских пехотинцев будут отрезаны. Занять брошенную позицию на холме перед деревней? Но для наших танкистов в черных мундирах, не имевших ни опыта ближнего боя, ни навыков окапывания, это было бы рискованным предприятием.
Мы остались одни под шквальным огнем советской артиллерии. Уже убили двоих наших. Затем мы заняли оставленные позиции на пригорке. Нам удавалось удерживать этот передовой бастион еще некоторое время, но советские все-таки были сильнее. Вскоре мы окончательно убедились в том, что ни справа, ни слева немецких войск больше не было. Около полудня, во время короткой передышки, мы оторвались от противника и собрались у выезда из деревни. Мы были озабочены судьбой нашего 1-го взвода, с которым с самого утра не было связи.
Только много позже мы узнали, что, несмотря на нашу контратаку, он был окружен советскими войсками и почти полностью уничтожен. Только немногим посчастливилось уцелеть и добраться до своих.
+++++++++++++
Напиравшим со всех сторон советским войскам удалось оттеснить нас в "чертову яму" под Данцигом. Все, кто еще был жив и не хотел без боя сдаваться Советам, лежали за баррикадами, руинами стен, бордюрами и могильными плитами. Из подвалов и бункеров до нас доносились крики измотанных и обессиленных людей: "Бросьте же наконец оружие!" Они не угрожали нам, это был лишь вопль отчаяния.
Среди солдат были и такие, кто надеялся спастись, переодевшись в гражданскую одежду. Даже у наших бойцов не всегда выдерживали нервы. Так, один связной-мотоциклист просто незаметно исчез. Другой солдат упорно просил меня перевести его в другой батальон, вдали от передовой, так как дома у него остались жена и ребенок. Я не смог устоять перед его просьбой и написал рапорт о наших прежних заслугах командиру 1-го батальона. Эта бумага стала его "пропуском", так как без официального задания он попал бы в руки полевой жандармерии и предстал бы перед военным трибуналом.
Нельзя судить опрометчиво. Каждый из нас в то время усиленно пытался найти ответ на вопрос: продолжать борьбу или сдаться? Должны ли мы прислушаться к доносившимся из подвалов крикам тех, кто пал духом, и сдаться, или лучше все-таки продолжить борьбу и помочь десяткам тысяч других, собравшимся в ожидании эвакуации на побережье?
Мы не хотели, чтобы нам потом было стыдно перед нашими павшими товарищами. Поэтому мы продолжали борьбу за Данциг, даже когда оказались полностью предоставленными самим себе.
+++++++++++++
В последние дни уличных боев мы успешно овладели тактикой уничтожения танков. По чердакам, которые были связаны между собой из соображений противовоздушной обороны, можно было скрытно приблизиться к советским танковым колоннам. Одного автоматчика обычно ставили у слухового окна. Мы же с панцерфаустами целились по танкам из чердачных люков. Это оружие оказывало ужасающее действие на советские "Т-34", которые буквально взлетали на воздух.
Тем самым мы создавали беспорядок в рядах противника, а сами незаметно скрывались и выбирали новую цель. Таким образом, советские солдаты были вынуждены продвигаться вперед по улицам только с оглядкой. Недостатка в панцерфаустах у нас не было - они буквально валялись на улицах, но вот положение с продовольствием, к несчастью, было гораздо хуже.
Во время одного боя за уличным заграждением мы потеряли многих наших товарищей убитыми и ранеными. Стоя над их могилой, мы дали обещание всегда помнить о них. Мы просили Господа послать утешение их семьям и дать силы нам для этой беспощадной борьбы. Но мы чувствовали, как сомнения в наших душах и ад вокруг нас постепенно грозили заглушить эту просьбу.
Только когда старая часть Данцига была объята огнем и с грохотом начали рушиться мосты, мы стали постепенно отходить через приток Вислы в Хёйбуде, один из пригородов Данцига. В первый и последний раз в своей жизни я видел, как горят и рушатся мосты, как ярко вспыхнул всемирно известный Крантор. Глубокая подавленность охватила меня. Глядя на окружающий меня ужас, я вел запутанный спор с самим собой. Внезапно чей-то горький смех испугал меня. Споткнувшись на месте, я вдруг осознал, что это был мой собственный смех, а вокруг не было никого.
В Хёйбуде я снова встретил своих товарищей, которые выжили в этом данцигском аду. Меня охватила безграничная радость. Какая великая вещь - боевое товарищество!" - из воспоминаний лейтенанта К.Шиллера командира танкоистребительной роты 35-го танкового полка 4-й танковой дивизии вермахта.
[+9 фото]
Journal information