Тактика боя следующая: выскочат на боевую позицию, дадут залп и поминай, как звали, уходят своими дорогами на другой участок фронта. Гитлеровцы охотились за БМ-8, БМ-13, как за самой первостепенной целью, хотели узнать секрет самого мощного оружия. Их шестиствольный немецкий миномёт "Зексман" в подмётки "Катюше" не годился.
++++++++
Вот и нарвался, подаю знак первой машине, чего делать не имел права, останавливать можно только в том случае, когда грозила опасность дальнейшего передвижения. Козыряю:
- Товарищ командир, разрешите обратиться. (Мы их всех называли командирами, знаков отличия ракетчики не носили).
- Обращайся, - отвечает крайне недружелюбно, зло.
- Вы куда следуете?
Надо же глупость сморозить, разве можно задавать такой вопрос.
- Для чего тебе? - спрашивает грозно, с приступом, - много хочешь знать, где твой командир? Кто хочет много знать, того - указывает на свой пистолет.
- Знаю, что вы флёровцы. Только скажите, можете ли оказать помощь людям? Ясно, что погибнут. Если нет - проезжайте.
Командир подозвал сопровождающую машину-будку, выскочили несколько человек, пересели в боевые машины, автомобиль подогнали к искалеченной ленинградской полуторке. Ракетчик лишь крикнул:
- Другой раз остановишь - застрелю!
- Вылезайте, братушки, - обращаюсь к ленинградцам.
Я к ним в кузов, там никакого движения, лежат люди, только глаза светятся. Подойдешь к нему, вроде человек как человек, укутан весь, возьмёшь на руки - брать нечего, так они были легки, бестелесны. Кое-кто подмочился, а то и под себя сделал по большому, бедные люди. Ветер злеет, сечёт, продувает. Ракетчик достал два сухаря, разломил на половинки, подал в машину. Я влез в кузов, стараясь ободрить ленинградцев, громко говорю:
- Живём, братцы.
Оглядевшись, замолчал, здесь не до добрых слов, на меня глазами измученных людей изо всех углов кузова смотрела косая ведьма смерть. Люди-скелеты, беспомощные, едва живые. Мужчина разжёвывает сухарь, чуть-чуть глотнет, остальное дрожащей рукой берёт изо рта, вталкивает в рот женщине, она едва-едва дышит. С отчаянием, безысходным горем, со слезами, просит:
- Надюша, кушай, Надюша, кушай. Не умирай, Надя! Мы вырвались, слышишь, вырвались, Надя.
Не мог я ничего ни сказать, ни сделать. Выскочил из машины, попросил ракетчика раздать хлеб, ушёл на обочину дороги, слышал, как боец уговаривал:
- Бери, бери, ешь.
Уже не все были способны съесть хлеб "Катюши". Машины дёрнулись раз, другой, пошли месить сыпучий, хрипящий, перемороженный снег.
Много лет прошло с тех пор, а не забывается, не сглаживается в памяти, до сих пор режет душу жалость к людям, не уходит ненависть к немцам.
"Дорогу жизни" обслуживали до конца апреля, до тех пор, пока лёд держал машины. Обезлюдивший полк расформировали, передали в 177-ю стрелковую дивизию и сразу в бой, сразу! В атаке был ранен Петро Осадчий, комвзвода, многие другие..."- из воспоминаний рядового(в 1941-м) 177-й стрелковой дивизии А.Т.Дронова.
[+5 фото]
Journal information