Сдали коров. Куда самим деваться? Есть-то нечего. Обносились в дороге. Стали проситься, чтобы нас взяли куда-нибудь на работу.
Помню, под Куйбышевом, там тоже оборонительные сооружения строились, пришла я и говорю тамошнему начальству: "Возьмите меня на работу". Они на меня посмотрели и говорят: "Куда ж мы тебя возьмем? Ты ж еще ребенок!" А и правда, росточком я была невелика. Я им опять: "Вы не сомневайтесь. Я многое умею делать. И работы не боюсь". Взяла я их своей настойчивостью. Они и говорят: "Ладно. Приходи завтра".
Я где-то там переночевала. Утром пришла. А начальница спрашивает меня: "А откуда ж ты родом?" Видимо, по говору моему почувствовала свою родину. Я ей: так и так, Смоленской области. Мы ж тогда, в начале войны, не Калужской, а Смоленской области писались. "Ой! Ты ж моя землячка!" Звали ее Валентиной Евтихьевной.
Взяла она меня на работу. А потом и говорит: "Катюх! Давай мы тебя на курсы шоферов пошлем?" Я и согласилась.
Курсы ускоренные. Стажировались на грузовике ЗИС. Машина большая. Помню, начнем заводить мотор: ребята-курсанты крутят-крутят ручку, никак не провернут. Я им: "А ну-ка, дайте я попробую!" Подхожу. Шофер, который обучал нас вождению, смотрит, посмеивается. А я дробненькая, с виду - так себе. Но рука у меня крепкая, натренированная. На молокозаводе я крутила сепаратор. Это сейчас везде электромоторы. А тогда все делали вручную. Сепаратор тяжелый был. Вот взяла я ручку, раз-другой крутанула посильней да порезче, мотор и завелся. Шофер смеется. И ребята все удивляются: "Ну и Катюха!"
Через два месяца - на фронт.
Дали мне полуторку. Старенькую. Всю пробитую пулями. В кабине, на сиденье, кровь присохшая… Сказали: вот, мол, тебе машина, снимай мотор, ремонтируй. Разобрала я машину, все гайки поотвинтила. Мне механик помогал. Почистила клапана, поршни. Кое-что поменяли.
Собрали мы эту машиненку. Села я за руль. Поехала. Едет моя машина, слушается!Сперва возле гаража ездила. Разные задания выполняла. А потом, когда немца погнали, стали посылать меня и к передовой.
Вот, помню, под Минском…
Наши переправу делали, а я им доски подвозила. Саперам. Туда - доски, а обратно - раненых.
Шел уже сорок четвертый год. Наш батальон был в составе 2-го Белорусского фронта Рокоссовского.
Проснулись утром. Меня посылают на передовую. Я уже человек опытный. Девчата, подруги мои, в слезы: "Ой, Катюха, больше мы тебя не увидим!"Прощаемся. А я передовой не боялась. Я будто знала, что меня не убьют.
Девчат в гараже у нас было много. А водителей только четверо: я, двое тульских и одна из Рязани. Но ездили они неважно, и их далеко посылать боялись. Я ж ездила всюду, куда пошлют.
На передовой нагрузили мне в кузов раненых. Стонут. Все в бинтах, в крови. А тут налетел самолет. Стал бомбить. Бомбы рвутся совсем рядом. Санитарки, которые сопровождали раненых, мне кричат: "Давай быстрее уезжай! А то сейчас разбомбит!" Я им: "Никуда мы не поедем. Машина замаскирована. Он нас не видит. Улетит, тогда и поедем. А на открытом он нас сразу прихватит".
Немец пролетел, нас не заметил. И мы благополучно выехали в тыл.
Бывало, выедешь к передовой. Ребята, бойцы наши, в бой идут. Кричат: "Сестра! Прощай!" Не с кем им попрощаться, вот со мной и прощались. Знали, что многим сейчас…
Раз так забралась на кабину, посмотреть, как они там воюют. Стою. Гляжу, а один, с которым я только что разговаривала, вдруг упал, и к нему санитары подбежали. А меня пожилой боец ухватил за ноги - и долой: "Ты что?! Тебя сейчас снайпер так и сымет!"
Другой раз едешь по дороге, глядишь, машина разбитая стоит. Или догорает. Кругом воронки. Значит, разбомбили. Иногда так и своих встречала, знакомые машины. Немецкие самолеты любили за машинами гоняться. Ни патронов, ни бомб не жалели.
А я ни разу ни под бомбежку, ни под обстрел не попала. Мне в батальоне все удивлялись. Комбат, бывало, пошлет куда-нибудь, откуда уже несколько машин не вернулось, а сам, видать, переживает, что меня, девушку, под пули отправил. Ждет. А я, глядишь, вот она, и вернулась невредимая. Он мне: "Ну, Катюха! Какая же ты везучая!" В гараже узнаю: в батальоне опять большие потери.
А мне и правда везло.
Накануне войны я видела сон. И помню его всю жизнь. Проснулась и говорю матери: "Мам! Я сегодня с Богом летала!" - "Ну, еще чище…" А мы ведь тогда в деревне не знали проводов. Это потом - столбы, провода, радио, электричество… Сон же мой был такой. Будто ко мне подлетает кто-то и говорит: "Полетели со мной!" - "Куда?" - "Увидишь куда". И я полетела. Лечу - по проводам! "Ой! – кричу. – Задену! Упаду!" - "Не упадешь. Лети! Ничего не бойся!" А лететь мне хорошо, сладко, приятно, хоть и страшно немножко. "А с кем я лечу?" - "Со мной". - "А кто ты?" - "Я, – говорит, – Бог". Я пытаюсь на него посмотреть, какой же он, Бог? Но не вижу. Не могу разглядеть его. "Какой же ты?" - говорю. "Смотри какой!" - говорит и показался на мгновение. И увидела я его – маленький, как блошка. А мы все летим, летим. "Теперь я не вернусь", - говорю ему. А мне уже домой хочется. "Ничего, - говорит, - вернешься".
Вот такой сон. И всю войну я пролетала, как блошка, и нигде меня не задело. Я и сама порой удивлялась. Ведь не раз могла бы и погибнуть.
Однажды отправили меня в отряд минеров. Поехала. А я ж не знала, где мины, где нет. Приезжаю к минерам. Они посмотрели на меня удивленно и говорят: "А как ты ехала?" - "Вот, - говорю, - по этой дороге". - "Да она ж заминирована!" Правда, один раз, перед мостком, что-то взорвалось позади. Но ничего, машина цела.
Лихо я ездила на своей полуторке! Комбата все, бывало, просила пересадить меня на легковую машину. А он увидел раз, как я гоняю, и говорит: "Нет, Катюха, езди-ка ты лучше на полуторке". А мне ж хотелось еще быстрее ездить! Легковые-то быстрее ездили.
У тех саперов, к которым я по минам приехала, были раненые. Я их повезла в тыл. Подъехала к мостику через ручей. Перед мостиком мне бойцы постучали в кабину: "Потише едь!" Нет, думаю, что вы мне ни говорите, а тише я не поеду. Как все равно мне кто подсказывал. Разогнала я машину и прямо перелетела тот мостик! Позади разорвалась мина. Никого не задело. Раненые мои кричат: "Гони скорее! Обстрел!" А я остановилась и говорю им: "Обстрел окончен. Теперь не бойтесь. Это противопехотная мина была".
Так я и летала всю войну на своей машиненке. И все пули, все осколки - мимо меня…
Однажды, когда немца прогнали из Минска, комбат наш, Роман Антонович, и говорит мне: "Катюх, поехали в Минск. Я хочу домой заехать, родных повидать. Живы ли, хоть узнаю".
А войска наши наступают, все дороги забиты. Вперед идут. Едем и мы. А тут у меня сигнал заклинило. Едем, а сигнал не отключается. Замкнуло где-то. Я комбату: "Роман Антонович, разрешите остановиться. Я сейчас быстро отремонтирую сигнал и поедем дальше". А он: "Нет, Катюха, теперь уж гони!" Так, с сигналом, до его дома и доехали.
Встретил комбат своего отца, сестер. Выскочили все, обняли его. А я ремонтирую машину и смотрю на них. Думаю: эх, мне бы сейчас домой! Хоть на минуточку! Маму повидать, отца, сестру, братьев… Так радостно мне было смотреть на комбата и его семью!
Победа меня застала в городе Штеттине, на Одере, в Германии. Победили мы их.
Подруги меня уговаривали поехать в Москву работать. Но я соскучилась по дому и решила ехать в свою родную Муравьевку.
Приехала домой. А здесь все разбито. Дома пожжены. Мать, сестру и младших братьев своих нашла. В землянке жили. Мать малярией болела. В землянке-то сыро. Недоедали.
Легко сказать - война. А как на нее поглядели… Не дай бог нашим внукам войны.Сколько ж людей погибло! Все молодые.
Отец мой и двое братьев, старших, тоже были на войне. Отец вернулся. А братья погибли. Иван и Сергей. Иван 1920-го года рождения. Когда началась война, он служил действительную. Так сразу где-то и пропал. А Сергей с 1926-го. С Сергеем мы воевали рядом. Он погиб в Восточной Пруссии. Рядом был. А вот не встретились. Может, если бы встретились, я его как-нибудь и спасла…" - из воспоминанй водителя "полуторки" красноармейца Е.Ф.Калиничевой(Рогачевой).
Journal information