Колючий тугой ветер дул все время в лицо. Если он менял направление, я тотчас разворачивался так, чтобы он снова дул в лицо. И так часами мы ловили ветер на себя, чтобы не сбиться с пути и двигаться от линии фронта.
Всего несколько часов назад мы были в центре боя. По упавшему самолету, который с немецкой стороны хорошо был виден, стала бить пушка, истеричным воем залился крупнокалиберный пулемет, взметнулись осветительные ракеты. Совсем рядом рванули мерзлую землю разрывы мин. Несколько осколков с противным лопающимся звуком воткнулись в перкалевый бок поверженного самолета. Откуда-то справа через наши головы понеслись трассы встречных снарядов. Затем вновь ударила немецкая пушка, но уже где-то из-за наших спин.
Лебедев лежал, уткнув голову в снег, и не шевелился. Трудно было понять, жив он или нет. Я приподнялся на руках, чтобы сориентироваться, и тут же два хлестких удара опрокинули меня на спину. Какая-то сила рывком сбила с головы шлемофон, резанула по ноге. Это были осколки мины, разорвавшейся за спиной.
Некоторое время я прислушивался к боли, осторожно пробуя пальцы. Через висок к уху стекала теплая струйка крови. Но я был цел: нога действовала, глаза видели, пальцы на руках шевелились, и лишь рана на голове саднила и кровоточила.
Когда стрельба поутихла, я подполз к Лебедеву, перевернул его на спину и потащил вниз по склону бугра. Он стонал и не делал попыток помочь мне, хотя я очень быстро выбился из сил и все чаще падал в снег.
Наконец я убедился, что обстрел не причинит нам вреда. Пулеметные и пушечные трассы теперь мелькали далеко в стороне над вершиной бугра, перекрещиваясь у темных, едва различимых очертаний самолета.
Немного отдышавшись, я пополз обратно.
- Ты куда? - прохрипел Лебедев.
- Надо самолет поджечь.
- Отставить! Кому он нужен, твой самолет, куча фанеры!
- Так положено. Самолет надо уничтожить, чтобы не попал в руки противника...
Фронт еще не выбил из меня живучую курсантскую натасканность - все делать по правилам. Умри, а выполняй инструкцию! Сейчас мне казалось, что нет более важной и ответственной задачи, чем поджечь самолет, предотвратить его пленение.
Лебедев перевалился через бок и сел на снегу.
- Ты кто по званию? - вдруг спросил он, с трудом шевеля разбитыми губами.
- Сержант.
- А я младший лейтенант, твой командир. Понял? Что дороже - твоя жизнь или самолет, который никогда не будет летать?
- Вася, не дури. Приказ надо выполнять.
Лебедев опустил голову на грудь. Разговор его, по-видимому, сильно утомил. Он с досадой махнул рукой:
- Ну, ладно. Только возвращайся быстрее.
...Я выстрелил в самолет из сигнальной ракетницы. Ракеты рассыпались искрами, но самолет никак не хотел гореть. Справа и сзади вновь потянулись трассы пулеметного огня, поднялась стрельба. Надо было уходить...
Лебедев шел медленно и трудно. Все чаще он сдавал, и я тащил его на спине. Он то и дело просил остановиться, чтобы перевести дух. Удар в грудь словно выбил из него силы. Когда я слишком отдалялся от него, чтобы разведать путь, он падал на четвереньки, обхватывал голову руками и в таком положении терпеливо ждал моего возвращения. Далеко на снегу, как камень, беспомощно чернела его согнутая спина. Мне было жаль командира, его муки словно передавались мне, но я всеми силами старался скрыть, свою боль, чтобы не дать Лебедеву отказаться от моей помощи.
Накатанный большак мы увидели одновременно. По его сторонам тянулись и пропадали в темноте два ряда снежных сугробов. Дальше идти было некуда. Зимний большак в сталинградской степи для блуждающего путника большая удача.
Мы залегли по обе стороны дороги, еще раз проверили оружие и стали терпеливо ждать своей участи. Ко мне долетало тяжелое дыхание Лебедева. В предрассветной мгле чернело его разбитое осунувшееся лицо. То же самое, вероятно, видел и он. Я ощупал свои щеки, нос, губы. Правый глаз ничего не видел, губы распухли и кровоточили, на скулах образовался лед.
Медленно тянулось время. Иногда я словно проваливался в тяжелую дремоту, потом с непопятным ужасом просыпался, но через минуту вновь начинал засыпать. Невеселые картины осаждали меня. Первое же столкновение с боевой реальностью окончилось полным поражением. Сбит, допустил уйму досадных ошибок. Как возвращаться в полк без машины?..
Лебедев словно угадал мои невеселые мысли.
- Ты себя не казни, - хрипел он сквозь тоскливое посвистывание ветра, - ты сделал все как надо, бомбы в цель уложил... А вот я, брат, сплоховал. Надо было смелее угол выбирать на посадке, ведь учили же дурака. Выровнял машину тоже высоко, не учел, что мотор сдох. Бугор не заметил. Не летчик у тебя - дерьмо!
Слова боевого друга мало успокаивали." из воспоминаний пилота 970-го ночного бомбардировочного авиационного полка Пустовалова Б. М.
Journal information