Не знаю, сколько времени продолжался этот тяжелый сон. Будучи в стороне от общей цепи, я не слышал и не знал, что происходит вокруг. Черная ночь оставила эту страшную тайну неразгаданной.
Просвистел ли катящийся мимо меня камень, или тяжелые холодные капли ночного дождя, непрерывно падавшие с еловых ветвей мне на лицо, заставили меня проснуться, и я приподнялся, не сознавая сразу, где я и что происходит вокруг.
Такая жуткая невыносимая тишина и черная тьма вызывали невольную дрожь. Потом я припомнил вчерашнюю обстановку и тихонько пополз, как мне казалось, к тому месту, где лежал вечером.
Я ощупывал руками мох, камни, корни деревьев, но людей не находил. Непонятный ужас начал постепенно, как ядовитая безжалостная змея, пробираться к рассудку. Мои движения стали какими-то лихорадочно быстрыми. Я наткнулся на чью-то руку, затряс ее, но она была холодна и безжизненна.
Невольный стон вырвался у меня из груди, но этот звук моего голоса был так ужасен, что я, теряя рассудок, упал и прижался к земле. Потом я встал на ноги, протянул руки вперед, сделал несколько шагов, споткнулся о что-то мягкое и упал на новый труп. Бессознательно вцепился я в него руками, а волосы на голове зашевелились, и отчетливый стук моего сердца был четко слышен в этой мертвой черной тишине.
Далее смутно припоминаю, как я летел вниз по склону горы, падал, вскакивал, ударяясь головой о стволы деревьев, снова вставал, бежал и снова падал. Нормальный рассудок у меня в тот момент, вероятно, отсутствовал, и это возбудило во мне новое, неестественное мужество в неравной борьбе с темными силами и мнимым врагом.
Ударившись головой о ствол дерева, я потерял, вероятно, на некоторое время сознание, и это спасло меня от полной потери рассудка. Когда я очнулся, утренний свет уже слегка пробивался сквозь мохнатые колючие лапы горных лесных великанов.
Этого едва уловимого света было достаточно, чтобы изгнать из воображения дикий ночной ужас. Я снова поднялся и, еле двигаясь от усталости и боли, поплелся вниз. Крутизна откоса постепенно уменьшалась, лес редел и радостный свет первых бликов утренней зари улыбался пробуждаемой им же природе.
Гора кончилась. Я спустился в долину, миновал еще соные гуцульские сады, хутора и вышел на дорогу, которая сопровождала бурные воды Черемоша. Но и здесь была полная тишина - ни солдат, ни гуцулов, как будто всё вымерло вокруг в эту страшную черную ночь.
Соображая, что солдаты ушли ночью и разместились по избам на отдых, я постучал в одну из ближайших халуп. Через несколько минут дверь заскрипела, открылась, и на пороге появился знакомый старик, но он не узнал меня. На его лице одновременно появился неподкупный испуг, удивление, растерянность, и он в страхе снова захлопнул дверь.
Я всё еще ничего не понимал. Спустился к реке, и когда пил жадно воду и освежал ею лицо, то обнаружил, что оно сильно распухло и заныло от соприкосновения с холодной водой. Потом я постепенно начал прибавлять шагу, и неясная тревога снова волновала мысли.
Уже наступил день. Сентябрьское солнце еще сильно грело и сушило остатки росы от утреннего тумана, но ни одного русского солдата по-прежнему не попадалось мне на пути. Гуцулы, увидев меня, сердито поглядывали и шептались между собой.
В горах впереди меня и с боков послышались отдельные выстрелы. Я побежал. Только к исходу дня догнал я свою роту. Разведчики с радостными криками обступили меня и с удивлением рассматривали мою избитую, изодранную физиономию.
Первое, что я сказал вместо приветствия, это были слова "Дайте зеркальце". И хотя я не узнал себя в нем, но с радостью убедился, что цвет волос моих, несмотря на ужас пережитой ночи, остался прежним.
Дальше по пути мне ребята рассказали, что ночью выяснилось следующее: в то время, когда наш батальон пытался атаковать высоту 1077, немцы начали обходить нас с обоих флангов, в связи с чем ночью же был дан приказ при соблюдении полной тишины оставить гору, спуститься в долину под прикрытием ночи, отойти на 25-30 километров и занять новые позиции.
Приказ об отходе был передан по цепи и солдаты разбудили каждый своего соседа, сняли посты и, соблюдая полную тишину, спустились в долину. Я же лежал в стороне в неизвестном никому месте, и поэтому остался там коротать эту памятную ночь в полном одиночестве, по соседству с забытыми трупами..." - из воспоминаний унтер-офицера 326-го пехотного Белгорайского полка Е.В.Тумиловича.
Journal information